- Не бойся, я тебя не обижу.

Лиза приподняла голову, глядя на меня с безграничным доверием, от коего щемило сердце и кружилась голова, легко, чуть приметно, коснулась пальчиками щеки и обвела контур губ, прошелестела, точно берёзка от лёгкого ветерка:

- Я не боюсь, просто…

И смешалась, потупилась, не в силах объясниться, озвучить то, на что и в гораздо более раскрепощённом двадцать первом веке решится не каждая. Впрочем, мне слова были и не нужны, достаточно было глубинным чутьём знать, каждой клеточкой тела понимать, что я люблю и любим. И плевать на логику, кому она нафиг нужна в такой момент?! Я легко коснулся губ Лизы и встал, на её возмущённый вздох пояснил:

- Я никуда не ухожу, просто хочу тебя искупать.

- Искупать? – недоверчиво переспросила Лиза. – Меня всегда Настасья купает.

Цветик ты мой лазоревый доверчивый! Я не сдержал многообещающей улыбки:

- Значит сегодня я её заменю.

Лиза озорно улыбнулась:

- И веничком берёзовым попаришь?

- Я тебе массаж сделаю.

Зелёные глаза удивлённо округлились:

- Мас… что?

Я широко улыбнулся:

- Тебе понравится, обещаю.

Негромко, как Сашка говорит, в усы, посмеиваясь, я налил в таз воды, добавил туда пахнущую фиалками жидкость из тёмного пузырька, предварительно убедившись, что надпись кривыми буквами «Мыло» соответствует содержимому флакона, и старательно взбил всё в пушистую шапку пены. Конечно, настоящий массаж подразумевает специальное масло, но в начале двадцатого века особенно привередничать не приходится. И вообще, сейчас не важно, чем, гораздо ценнее, как и для кого всё делать.

Я повернулся к Лизе, смотрящей на меня как малышка на Деда Мороза: со смесью восхищения, любопытства, предвкушения чуда и капелькой опаски, таящейся на самом дне русалочьих глаз. Маленькая моя, богом клянусь, я найду того, кто посмел на тебя искушаться, и он пожалеет о том, что на свет родился.

Я смахнул со лба влажные волосы, хрипло от сдерживаемой страсти шепнул:

- Ложись.

Лиза послушно устроилась на широкой лежанке, под головой уютно уложила ладошки, лукаво покосилась на меня:

- Так?

- Угу, - собственнические инстинкты взвыли в голос, лишая способности не только рассуждать, но даже дышать нормально. Господи, какая же она красавица, моя, родная, как я мог так долго этого не замечать?!

Я нежно положил ладонь на обтянутое влажной, просвечивающей насквозь рубашкой девичье плечико, покачал головой:

- Рубашку надо снять.

Даже в ароматном сумраке бани было заметно, как покраснела Лиза.

- А как же… - прошелестела моя ненаглядная, глядя на меня взором, способным совратить святого.

Я не утерпел, коснулся губами нежных губ, прошептал:

- Она всё равно просвечивает насквозь.

- Ох, - Лиза инстинктивно дёрнулась прикрыться, но я мягко остановил её руки, поцеловал ладошки, а потом каждый пальчик:

- Поверь мне, ты прекрасна.

Рубашка медленно поползла вверх, открывая сначала стройные ножки, потом плавную линию бёдер, гладкий животик, а затем небольшую грудь, беззащитную в своей манящей притягательности. Никогда прежде я не думал, что нагота может быть такой невинной, что желание обладать можно сравнить не с сокрушительным смерчем, оставляющим после себе руины и пепел, а с тихим очагом, дающим жизнь и свет.

Я полной горстью зачерпнул из таза пену и принялся мягко растирать её по плечам Лизы. Моя русалочка прикрыла глаза, доверившись моим осторожным движениям. Я мягкими поглаживаниями размял плечики девушки, затем спустился ниже, шаловливо, вызвав приглушённое хихиканье, пробежался по позвонкам и не утерпел, пощекотал бока.

- Лёша, - Лиза смеясь шлёпнула меня по руке, - прекрати, щекотно же!

Я прижал Лизоньку к себе, поцеловал в румяную щёчку:

- Ревнивица ты моя.

В зелёных глазах заплясали огоньки любопытства:

- А почему ревнивица?

Я пожал плечами, осторожно целуя кончик носа:

- Примета такая: если человек боится щекотки, то он ревнивый.

Лиза помолчала, прикрыв глаза и наслаждаясь ласками:

- А ты… ревнивый?

Что я мог на это ответить? Идеальному книжному герою, о коих грезят милые барышни, ревность не полагалась, но весь фокус в том, что я совершенно точно реален и на героя не тяну. И что теперь делать, отмолчаться или отшутиться? Я опять выбрал самый простой, хоть и далеко не самый приятный способ, вздохнул, мягко обвёл указательным пальцем припухшие от поцелуев губы и покаялся:

- Ревнивый.

Пугаться или осуждать Лиза не стала, наоборот, расплылась в счастливой улыбке:

- Это хорошо, значит любишь.

У меня на шее словно невидимый аркан стянули. Я прижал Лизоньку к себе, заглянул в русалочьи глаза, выдохнул хрипло:

- А ты сомневаешься?

Лиза смутилась, нахохлилась, словно воробышек напуганный:

- А сами-то как думаете, Алексей Михайлович? Вы же со мной держались отстранённо, точно статуй мраморный, от расследования и то отстранили, - Лиза горестно хлюпнула носом, захлопала повлажневшими ресницами.

Я опустился перед ней на колени, прижал к лицу её ладошки, зашептал горячо и страстно, не скрывая более своих чувств:

- Прости меня, родная, за всё прости, я люблю тебя, только…

Тонкий пальчик решительно прижался к моим губам, пресекая поток слов.

- Не надо, Лёша, самое главное, мы любим друг друга, а всё остальное не так и важно.

Лиза, Лизонька, русалочка моя зеленоглазая, ты оказалась гораздо мудрее прошедшего пламя войны и горечь потерь мужчины. Прости, мой ангел, что я так много времени потратил на борьбу с призраками, и спасибо, что дождалась меня. Клянусь, я сделаю всё, чтобы у тебя даже тени сожаления о своём выборе не мелькнуло, и в каком бы времени мы ни оказались, я всегда буду рядом с тобой, мой ангел.

Я опять зачерпнул полную горсть пены:

- Продолжим?

Мои руки заскользили по телу Лизы, стирая горечь прошлого, сминая преграды из условностей и предрассудков, открывая путь к тому, что называется счастьем. Лизонька сначала робко, а потом всё смелее откликалась на мои ласки, дарила и отдавала мне всю себя без остатка, доверяя мне так, как умела лишь она: целиком и полностью, безоговорочно. Я пил её поцелуи словно волшебный нектар, и ароматный, пахнущий елью, яблоками и ещё чем-то неуловимо-волшебным сумрак бани становился тем самым полумраком, из которого, если верить легендам, и зародилась наша жизнь. Весь мир свился колыбелью вокруг нас, и мы сами стали целым миром, новой вселенной, чарующей и прекрасной. И имя этой вселенной было ЛЮБОВЬ.

Из-под ресниц я наблюдал за прижавшейся ко мне Лизой, доверчиво задремавшей у меня на груди. Осторожный стук в окошко всколыхнул царящее вокруг спокойствие и умиротворение, словно