Здесь же, у самого истока самодержавия, у самой колыбели российской государственности стоят «мизинные люди», вот те самые, которые решили «либо князя Михаила себе добыть, либо головы свои положить за Святую Богородицу» и «Правду Божию». Используя фразеологию сегодняшней политической литературы, мы могли бы сказать, что Андрей, и Всеволод, и Даниловичи, и Романовы были «агентурой» трудящихся масс. Позднее во всем ходе русской истории мы подметим еще очень много скороговорок вот того типа, в каком Ключевский говорит о мизинных людях Ростово-Суздальской земли. О всяких мелочах будут написаны сотни и тысячи томов. Каждый из любовников Екатерины удостоится специальной биографии. Ее собственная биография обойдет все экраны мира. Любовные приключения Николая I будут также использованы для антимонархической пропаганды, как и супружеская верность Николая II. В самые последние времена, в эпоху Белой Армии дворянские историки эмиграции будут писать по поводу того, что предлагал Деникину Милюков, и почему Милюкова никто не слушал, и почему «царицынское направление», предложенное Белой Армии Врангелем, было лучше (или хуже) московского направления, избранного Деникиным. Но о «мизинных людях», решавших судьбы России, – решивших и судьбы Белой Армии, – во всех этих томах или вовсе ничего сказано не будет, или будут произнесены некоторые скороговорки, бесследно утопающие в океанах мелочей, вздора и вранья.

Эти океаны имеют то объективное значение, что в их глубинах и просторах совершенно теряется основная нить русского исторического процесса. Довоенный русский гимназист, студент и просто читатель забивал свои мозги бесконечным количеством князей, которые вели крамолы и кочевали от княжения к княжению по феодальной «лестнице» того времени. Только люди, обладающие исключительной памятью, могли удержать в своей голове эти бесконечные имена всяких Мстиславов, Ростиславов, Святославов и прочих – со всеми их прозвищами, родственниками, взаимоотношениями, княжениями и прочим, – обычно все это выветривалось без всякого следа. И оставалось какое-то хаотическое представление о войне всех против всех, иллюстрированное несколькими легендарными афоризмами – в стиле «Слова о полку Игоревом». Но основная нить развития пропадала бесследно.

Эта основная нить заключается вот в чем:

С первого дня основания русской государственности, она окрашена: а) сознанием государственного и национального единства, б) отсутствием племенной розни (наш нынешний «космополитизм»), в) обостренным чувством социальной справедливости и г) чрезвычайной способностью к совместному действию (позднейшее – артельное, общинное, кооперативное начало).

Эти факторы появляются как-то сразу, рождаются в принципиально законченном виде. Откуда и почему они появились – мы не имеем никакого понятия. Реализация этих тенденций создала Киевскую Русь. Киевская Русь – отчасти под влиянием известных экономических факторов, но главным образом под влиянием очень близкого и очень соблазнительного для верхов общества западноевропейского примера – пошла по путям аристократическим.

В очень большой степени способствовали феодальному раздроблению Киевской Руси и степные набеги, как впоследствии татарское иго – Московской: не забудем, что удельный порядок восторжествовал в Московской Руси только ПОСЛЕ завоевания ее татарами, – Московская Русь была завоевана в 1237–1238 годах, наши историки относят утверждение удельного порядка на севере к середине и концу X III века – то есть к периоду после татарского завоевания.

Это влияние степных набегов и завоеваний можно объяснить так: удары приходились по преимуществу: а) по массе и б) по центрам. Верхи могли зарыть в землю свои запасы драгоценных металлов – их по тем временам было на Руси довольно много – и выйти из погрома если и в сильно потрепанном виде, то все же не совсем нищими. Низы теряли почти все – иногда и вообще все. Удары по центру ослабляли всю его организацию и автоматически усиливали центробежные тенденции в стране. Вспомним по этому поводу, что последняя из крупных феодальных войн Западной Европы – Тридцатилетняя война в Германии – привела: а) к двухвековой фиксации раздробленности страны и б) к полному порабощению крестьянства. Разоренные низы были вынуждены идти в кабалу к тому, кто хоть что-нибудь сохранил от военного погрома. Эти – «сохранившие» – верхи общества, феодальные элементы страны, безмерно усилились – и за счет крестьянства и за счет центральной власти, – то есть и за счет единства страны и за счет социальной справедливости в ней. Но в Германии все-таки отсутствовал элемент чужеземного завоевания – была интервенция, но не было завоевания. Интервенты, приходившие в Германию, стояли, кроме того, или на том же, или даже на высшем, чем сама Германия, культурном уровне: баварских мужиков все-таки в турецкое рабство не продавали. И, тем не менее, остатки феодальной раздробленности Германии остались в сущности до Гитлера. Половецкая степь и татарское иго были чрезвычайно важными факторами в процессе возникновения и киевского феодализма, и удельных порядков в Москве.

Здесь мы подходим еще к одной странной полосе нашей историографии. Наши историки и публицисты – западники и славянофилы, впоследствии «левые» и «правые» – долго и свирепо спорили на тему о том, какое именно влияние оказало татарское иго на рост Московского самодержавия. О наличии этого влияния – спорили мало или не спорили совсем. Только, кажется, один Лев Тихомиров весьма резонно указал, что в стройке своего самодержавия Москва не могла взять с Орды решительно никакого примера, – ибо в самой Орде ничего похожего на Московское самодержавие не было. «Генеральная линия» нашей историографии признавала, в разных степенях впрочем, что московский централизм сложился именно под татарским влиянием. Здесь, де, действовала и естественная необходимость централизованной обороны страны (точка зрения правых историков), и «ярлыки», которые самые богатые князья ухитрялись покупать себе в Орде, и их макиавеллистская политика по отношению и к Орде и к их конкурентам. Административная система, заимствованная через Орду от Китая, и, наконец, периодическая вооруженная татарская помощь московским князьям. Это – точка зрения левых историков, в частности и Маркса. В этом очень странном споре – обе высоконаучные стороны как будто вовсе не заметили того обстоятельства, что единая, единоличная централизованная власть была на Руси и до татар; раньше при Олеге, Святополке, обоих Владимирах и Ярославе, потом при Андрее Боголюбском, Всеволоде Большое Гнездо и, отчасти, при Александре Невском. Тот факт, что низовая, мизинная Русь, сама из себя и – сама для себя, строила себе самодержавие, оказался для обоих лагерей как бы и вовсе не существующим. Изыскиваются фантастические влияния, относительно которых всегда можно спорить, – например, о влиянии византийской императорской идеи. Может быть, было и это. Хотя очень трудно себе представить, каким способом византийская идея могла воздействовать на каких-нибудь дреговичей времен Олега или на «смердов» и «каменотесцев» времен Боголюбского. И почему как раз грамотные верхи были против этой идеи, а неграмотные низы