Частично здесь уже говорилось о количестве и характере музеев и выставок в русском городе. Роль их в жизни горожан, конечно, была ниже, нежели роль библиотек и книжной торговли. Хотя национальные мотивы и демократическая направленность творчества передвижников привлекли колоссальное внимание и получили официальное признание, вплоть до того, что ряд ведущих передвижников стали профессорами Академии Художеств, значительно большее место в художественной жизни занимало салонное искусство. Выставки салонной живописи и скульптуры численно преобладали, привлекая массы посетителей и внимание прессы. Такой популярный журнал, как «Нива», репродуцировал в основном картины салонных живописцев – Клевера, Сведомского, Нерадомского, Семирадского, Альма-Тадемы, Рошгроса, Жерома, Верне и т. п. Даже появился специальный «роскошный» художественный журнал «Пробуждение» и дешевое приложение к нему – «Картинная галерея», ориентированные только на салон. Наряду с этим живейший интерес вызывали и выставки быстро размножавшихся новых художественных объединений – «Мира искусства», «Алой розы», «Голубой розы», Союза русских художников и т. д., и публиковавшие репродукции картин их участников и критические статьи журналы «Мир искусства», «Старые годы», «Золотое руно», «Аполлон», «Баян», «Столица и усадьба» и пр.

Естественно, что выставки были средством не только пропаганды того или иного направления в искусстве, но и просто средством продажи картин: художник или скульптор, чтобы жить и работать, должен был продаваться в переносном смысле. По традиции преимущественное право покупки принадлежало членам Императорской Фамилии, не пропускавших выставок: это была своеобразная политика. В результате у Императора, Императрицы и Великих князей составлялись отличные коллекции русской живописи, что, в конце концов, привело к открытию публичного художественного Русского музея императора Александра III, руководителем которого стал Великий князь Георгий Михайлович, крупный нумизмат, и который был открыт в выкупленном казной бывшем дворце великого князя Михаила Павловича.

Эрмитаж, огромная коллекция живописи и скульптуры в императорском Зимнем дворце, был доступен для учащихся Академии Художеств и «чистой публики» еще в первой половине XIX в. Стали доступными или превратились в общедоступные музеи коллекции многих собирателей: В. А. Кокорева (винный откупщик из крестьян), купцов Третьяковых (брат наиболее известного, Павла Михайловича, создателя знаменитой Третьяковской галереи, Сергей Михайлович, собирал западную живопись), Д. И., П. И. и С. И. Щукиных, И. Е. Цветкова, И. С. Остроухова, который сам был известным живописцем, клана Морозовых, барона Штиглица и т. д. В Москве был создан огромный учебный музей слепков – Музей изящных искусств, превратившийся вскоре в один из крупнейших музеев страны. Интенсивности художественной жизни способствовало также открытие в дополнение к государственным художественным учебным заведениям, всегда бывшим общедоступными, множества также доступных небольших столичных и провинциальных частных школ и студий, в которых можно было встретить учеников-рабочих и крестьянских детей.

Так постепенно художественная жизнь становилась составляющей русской повседневности.

Сведения о посещении художественных выставок простолюдинами перечеркивают культивировавшийся долгие десятилетия тезис о «нищей безграмотной России», как бы возвеличивавший культурную революцию большевиков, якобы приобщившую широкие народные массы к новой культуре: достижения советской страны на фоне «поголовной безграмотности и невежества» выглядели грандиозней. Между тем, история культурной жизни страны до революции – это и история так называемого внешкольного образования, которое в советское время стало называться культурно-просветительной работой. Оперируя данными только по школьному образованию, то есть цифрами, демонстрировавшими количество школ, учителей и учащихся, действительно можно было представить убогую картину. Но в том-то и дело, что она была далеко не полной: вне поля зрения оставались народные дома, библиотеки и музеи, народные театры, воскресные школы и народные университеты, где не служащие Министерства народного просвещения, а интеллигенция всех оттенков с энтузиазмом организовывала лекции, выставки, экскурсии, спектакли, литературно-музыкальные вечера, демонстрацию «туманных картин» (диапозитивов), разного рода чтения и т. д. и т. п. По результатам обследования населения в дореволюционной России, «значительная часть грамотных в городе и на селе получила навыки грамотности (умение читать, а иногда и писать) внешкольным путем».

Любопытна сама организация работы музеев, описанная в известном сборнике «Музей и власть». Например, Тверской музей более 40 лет работал лишь один раз в неделю, но с 1910 г. он открывал свои двери уже дважды в неделю, а для приезжих – всякий раз по их просьбе! В любое время были доступны Житомирский, Енисейский, Архангельский и многие другие музеи: удовлетворение интереса посетителей для их сотрудников было важнее режима работы. А, следовательно, интерес этот имелся, и был не малым. Активизировалась не только работа просветительных учреждений, но активизировалось и население. Пензенский естественноисторический музей в 1911/1912 учебном году посетило 1928 человек, в Московский музей городского хозяйства в 1907 г. пришло 2409 посетителей, а в Екатеринославский областной музей в 1906 г. – 4335 человек, ясно, что не только «дворяне и чиновники». При этом посещаемость музеев быстро росла. В Иркутском музее в 1885 г. побывали 1764 человека, в 1895 г. – 9980 человек, а в 1907 г. – уже 30 тыс. посетителей! Иркутск тогда был не таким уж большим городом, а дворян там почти не было. Естественно-исторический музей Таврического земства только по воскресеньям в 1901 г. посетило 10 449 человек, в 1907 г. – 23 241 и в 1914 г. – 33 570 человек. Отметим, что по воскресеньям могли прийти в музей те, кто все остальные дни был занят на работе или службе, например, рабочие. И это характерно не только для музеев. Московская читальня имени И. С. Тургенева (снесенная в «эпоху развитого социализма») только за май 1906 г. зарегистрировала 6563 посещения, а Петербургское общество народных университетов имело в 1910/1911 учебном году 2150 постоянных курсистов и 49 593 посещения публичных лекций. Еще раз отметим: в читальни ходили те, кто не мог иметь достаточно больших домашних библиотек, а на курсы в народные университеты и на лекции – те, кто не мог учиться в обычных университетах: неимущий городской люд. Из Киева сообщали, что «в низах городского населения царил такой духовный голод, что всякая лекция привлекала массу слушателей», а «у дверей переполненных аудиторий собирались десятки оставшихся без билетов рабочих».

Нужно отметить, что огромная часть населения имела право бесплатного посещения музеев и выставок: школьники, учителя, солдаты. В отчетах музеев ежегодно отмечалось, что посещались они главным образом учащимися окрестных училищ и преподавателями средней и низшей школы и что «в число бесплатных посетителей за последние годы входило большое количество экскурсий из средних учебных заведений, начальных школ, лазаретов, иностранцев и др., среди которых начальные училища преобладали» (в начальных училищах и учились дети из неимущих слоев). Например, из 7960 посетителей Полтавского естественно-исторического музея в 1906 г. учащихся было 2600. В том же году в московском Историческом музее было проведено 93 экскурсии для учащихся, в которых приняло участие 1898 человек, в то время как всех посетителей музея было 29 408 человек. А в 1913 г. число экскурсий составило уже 352 с 8006 учащимися при общей посещаемости музея в 28 452 человека. Но не только учащиеся были посетителями музеев: их там и сегодня большинство. Сотрудники Красноярского музея указывали, что «преобладает публика серая. Больше видны бараньи шубы, катанки, азямы и платки, чем модные костюмы состоятельных горожан», а в Минусинском музее в 1885 г. из 8 тыс. посетителей «наибольший процент приходится на долю крестьян и инородцев». Московский городской голова князь В. М. Голицын, побывавший в Политехническом музее на публичной лекции географа и этнографа Д. Н. Анучина, писал в дневнике: «Что за жажда знания в народе! Это чувствовалось в настроении пестрой толпы, наполнявшей аудиторию…».