Во время своих длительных переездов я увидела немало колоритных и разнообразных пейзажей Прачоса. Хотя значительную его часть занимает пустыня, остальная утопает в субтропических лесах, где сохранилось много живописных уголков: плодородных полей, величественных горных хребтов, тысяч видов на бушующее море и волны. Меня занимали лишь поиски возлюбленного, но все равно я волей-неволей останавливала машину, чтобы полюбоваться открывшимся зрелищем.

Почти на всех шоссе были предусмотрены специальные парковки, чтобы оттуда взглянуть на красоты природы. Мне особенно нравилось останавливаться высоко на прибрежной гряде холмов, где широколиственные леса отбрасывали тень, давая хоть какое-то спасение от свирепого дневного зноя. В пути я уже высматривала следующее место для остановки, когда дорога петляла по поросшим лесом холмам, иногда огибая пляжи и бухты, а порой поднималась головокружительными виадуками и серпантином к самым вершинам. С такой высоты открывалась картина на неустанно движущийся океан: сказочный ультрамарин с вкраплениями белых взрывов прибоя, бившегося о каменистые преграды. Мне никогда не надоедало смотреть на него. Я жалела лишь о том, что не могла сесть в свой самолет и сделать круг над всей береговой линией.

На смотровых площадках всегда было много людей, но парковки были большими и хорошо продуманными, так что никто никого не толкал. Всегда можно было уйти подальше по узким тропинкам или ступенькам, ведущим в разных направлениях. Поблизости всегда можно было найти ресторан, а кое-где даже остановиться на ночлег. Во время своих путешествий я всегда быстро ехала к очередной больнице или городу, меня гнало желание найти Томака, но когда я возвращалась, так ничего и не узнав и понятия не имея, что еще предпринять, то не торопилась, тратя на обратный путь куда больше времени.

Постепенно я начала привыкать к жизни на Прачосе. Ненавязчивая легкость и повседневный комфорт в своем коварстве казались мне освобождением от любой ответственности. Так жили местные, я не сопротивлялась обычаям острова и вскоре обнаружила, что они мне по душе. Я поселилась в Битюрне и впервые за всю свою жизнь почувствовала, что счастлива и нахожусь в безопасности.

Мое импульсивное желание найти Томака угасало. Я никогда не думала, что это произойдет, но множество проблем, неопределенность того, что я могу узнать, вкупе с мягкой размеренностью обыденности вскоре подействовали успокаивающе. Я делала длинные перерывы между вылазками, шли месяцы, паузы увеличивались, а моя решимость – слабела.

Все это началось после случайного замечания одной женщины, жившей в соседней квартире. Ее звали Льюс. Как и большинство прачосцев, Льюс внешне проявляла дружеское расположение, если мы случайно встречались, но никогда не рассказывала о себе. Долгое время я даже имени ее не знала. Когда мы пересекались в коридоре, то всегда коротко улыбались друг другу, но не более.

Но однажды вечером я вернулась домой после очередного долгого путешествия. Искала Томака в одном госпитале на южном побережье, но, как и раньше, безрезультатно. Я устала, проведя много часов за рулем, бóльшую часть пути пришлось ехать под безжалостным солнцем. Так получилось, что Льюс зашла в подъезд одновременно со мной.

Видя, как я устала, она вдруг решила мне посочувствовать. Я рассказала, что ехала на машине весь день, упомянула про больницу, про свои надежды отыскать там друга, после чего поведала о предыдущих попытках. Соседка, казалось, заинтересовалась и встревожилась. Она представилась, я – тоже. Как только я упомянула про Томака, меня прорвало. Я была так одинока на этом острове, так редко с кем-то говорила.

Внезапно Льюс спросила:

– А вы были в Сближении? Ваш друг может находиться там.

Название ничего мне не говорило, и она объяснила, причем бормотала быстро, тихо, постоянно озираясь, словно хотела удостовериться, что ее никто не подслушивает:

– Люди часто пытаются проникнуть на Прачос незаконным путем, и власти построили большой лагерь, куда ссылают всех беженцев. Возможно, ваш друг там.

– Как мне найти это место?

– Оно где-то на побережье к северу от Битюрна. Далеко отсюда. Там в устье реки территория, где раньше были болота и тростниковые крепи, но теперь от них не осталось и следа. Болото высушили, построили времянки. Сама я там не была, это закрытая территория. Простым людям запрещено туда въезжать, да мне там в любом случае нечего делать.

– И как же я найду его?

– Не знаю.

– Вы сказали, это место называется Сближением?

– Не знаю точно почему.

Дверь этажом выше открылась, на лестнице раздались шаги. По ступеням быстро спустился какой-то человек, миновал нас, не поздоровавшись, и вышел через главный вход.

– Я и так, наверное, сказала слишком много, – посетовала Льюс, как только он удалился. Теперь она говорила еще тише. – Мы не должны знать про Сближение.

– Но такое не утаишь.

– Думаю, они пытаются. Мне не стоило даже говорить это слово. Официально лагерь называется как-то иначе, но и это тоже секрет. Прошу, забудьте все, что я вам рассказала.

– Томак – не незаконный иммигрант. Он воевал и был ранен. Его привезли сюда в госпиталь.

– Тогда он не там… э-э-э… где я сказала.

– Не в Сближении?

– Простите… я спешу.

Она отпрянула, явно жалея о сказанном. После этого я редко видела соседку и догадывалась, что она меня, по-видимому, избегает.

Больше я ни разу не слышала упоминаний об этом лагере. Поскольку Томака могли туда отправить, я, разумеется, попыталась навести справки, однако, как принято на Прачосе, мои расспросы привели лишь к туманным ответам, опровержениям и уверткам.

Как-то раз я даже попыталась сама найти Сближение, поехав вдоль побережья на север от Битюрна. Ни одного населенного пункта под таким названием или похожим на него на картах не значилось. У меня было лишь расплывчатое описание, которое дала Льюс. У истока реки действительно нашлась большая заболоченная территория, примерно там, где говорила соседка, но она либо оставалась непомеченной на карте, либо описывалась как неблагоустроенная территория. Туда было невозможно добраться по шоссе. Предупреждения о наводнениях, просадке грунта, рухнувших мостах и тому подобных происшествиях блокировали путь. Попытав счастья на паре дорог, которые могли бы вести в нужном направлении, я вскоре сдалась.

Пока я жила на Прачосе, Сближение казалось своего рода пробелом – вроде как оно есть, а вроде бы и нет, (не)существующее место, о котором все знали, но где никто не был и уж точно не желал обсуждать его со мной.

Так я сделала первый шаг на пути, позволившем мне приспособиться к жизни на Прачосе, хотя мои взгляды так и не позволили мне подчиниться местному укладу до конца. Мои родители были крестьянами. Мы жили на скромной ферме в глухой и бедной деревне, но отец с матерью оставались строгими идеалистами и пренебрегали буржуазными ценностями. Это отразилось и на мне, хотя, признаюсь, я с легкостью подстроилась под удобную жизнь в Битюрне. Спустя несколько месяцев я поняла, что поиски Томака – уже лишь предлог, способ оправдать мою задержку на Прачосе дольше, чем нужно.