– А откуда ты узнал, что он выдвигает кандидатом своего сына? – спрашивает Ромуальдо, оставляя без внимания последнюю фразу. – То есть… слухи ходят, но я думал, это только слухи.

Иньяцио засовывает руки в карманы. Рассматривает свои английские ботинки идеальной формы.

– К сожалению, не только. Абеле Дамиани мне все подтвердил: Лагана пришел к нему, облил меня грязью и попросил его поговорить с Криспи, чтобы тот лично похлопотал за него наверху. Ему даже было неловко рассказывать мне об этом.

Ромуальдо повел рукой.

– Не могу представить себе Дамиани, испытывающего неловкость, но…

– Вечно ты меня перебиваешь!

Пьетро и Ромуальдо замирают. Они впервые видят Иньяцио в такой ярости. Тот приглаживает усы, трет ладони друг о друга.

Пьетро понимает, что ему стало неловко.

– Лагана – акула, Иньяцио. Тебе ли этого не знать, – здраво рассудив, укоряет его зять.

– Хочет стать сенатором… Какое бесстыдство! – шипит Иньяцио. – Крыса помойная. Нельзя позволить ему стать сенатором.

Ромуальдо одним глотком выпивает принесенное ему шампанское.

– А его сын?

– Аугусто Лагана? Он лично познакомил его с Криспи.

Пьетро оглядывается, пододвигает два стула, предлагает Ромуальдо сесть.

– Тебе не следовало бы идти против него, Иньяцио, раз там замешан Криспи.

– Он же был нашим адвокатом. Не думал, что Криспи окажется таким неблагодарным. Но… – Иньяцио запрокидывает голову. Его вдруг привлекают звуки праздника, голосов и смеха, волнами долетающие из открытой двери, – шум мира, который принадлежит ему по праву. Он заслоняется рукой от яркого света зала. Над навесом, украшенным волютами, простирается ночное небо. – Все-таки ему почти восемьдесят, и его жизнь подходит к концу. Запрягать телегу полудохлой лошадью – значит топтаться на одном месте. Нет уж, чтобы двигаться вперед, нужны новые силы.

– Что ты хочешь этим сказать? – удивленно спрашивает Пьетро.

– Он выдвигает Лагана? А я выдвину Розарио Гарибальди Боско.

– Социалиста? Которого Криспи посадил из-за протестов фаши? – Пьетро округляет глаза.

– Да, его. Среди рабочих и моряков на моих предприятиях многие сочувствуют социалистам. Если они начнут забастовку, это возымеет действие на тех, кто наверху. Я все обдумал. Я же не идиот?!

Пьетро продолжает недоверчиво смотреть на него.

– И ты не боишься сойти за социалиста, как этот Алессандро Таска ди Куто, шальная голова? – Ромуальдо молча разводит руками.

– Я? Бог с тобой! Речь ведь не о политических убеждениях, а о том, кто будет защищать интересы дома Флорио. Криспи и его друзья думают навязать мне свои правила игры, но их методы устарели, события обогнали политику. Сегодня недостаточно иметь деньги и титул, чтобы пройти в парламент. Если сила моей семьи в фабриках и работающих там людях, то я буду искать поддержку в тех, кто заинтересован, чтобы эти предприятия и дальше работали и развивались. – Иньяцио говорит медленно, негромким голосом, чтобы его собеседники поняли, что он не шутит.

– А именно в рабочих, – Ромуальдо приподнимает свой бокал в его сторону.

Иньяцио кивает.

– Если политика – этот рынок, тогда я могу позволить себе выбрать того, кому я окажу поддержку.

* * *

Пробило полночь. Женщины постарше собрались в дамской гостиной, чтобы отдохнуть и спокойно поболтать. В ярко-красном зале несколько мужчин, окутанных плотным облаком дыма, играют в карты. Все еще полон гостей бальный зал, где, несмотря на распахнутые окна, очень жарко.

Франка с Эммой ди Виллароза и Джулией Таска ди Куто стоит у входа в буфетную и наблюдает за танцующими. Она знает, чувствует нутром: даже если о приеме и были высказаны критические замечания, они не имели успеха. Все шло идеально: на ее глазах Палермо ел, танцевал, сплетничал и веселился.

– Вечер получился просто великолепный, Франка. Поздравляю!

Франка оборачивается. Перед ней стоит статная и величавая Тина Уитакер со своим мужем Пипом. Весь вечер он одиноко бродил по залам, любуясь коллекцией статуэток из фарфора Каподимонте, и на целых пять минут задержался около работы Филиппо Тальолини, большой фарфоровой группы с Геркулесом, рабом королевы Онфале. Тина же, как всегда, была в центре внимания и продемонстрировала весь свой арсенал метких и колких острот.

– Спасибо, Тина, – ответила Франка, пораженная тем, что такая прямолинейная женщина не добавила ничего другого о бале. – Вы уже попробовали десерт в буфетной?

– Да. Ваш монсу превзошел самого себя. Мороженое с жасмином – настоящий шедевр! Но, к сожалению, нам с мужем пора уходить.

– Правда? Но еще так рано, не пробило и часа! – Франка протестует, хотя знает привычки Тины.

Тина похлопывает ее по руке, в то время как Пип смущенно опускает глаза в пол.

– Вы, Франка, женщина, рожденная для светской жизни. Я же придерживаюсь мнения, что задерживаться в гостях слишком долго – дурной тон.

Франка смиренно разводит руками.

– Что ж, в таком случае позвольте сделать вам подарок в память об этом вечере.

Она незаметно подает знак Нино, стоящему за ее спиной. Тот исчезает и через мгновение появляется с корзинкой из ивовых прутьев, украшенной белыми лилиями. Несколько гостей, заинтересовавшись, подходят ближе.

– Это вам, – говорит Франка, протягивая Тине футляр.

Пипу она вручает продолговатый предмет, завернутый в переливающуюся оберточную бумагу.

– Для дам мы приготовили подвеску от ювелирного дома «Фекаротта», в форме граната, в ознаменование наступающей осени, – объясняет она, пока Тина вынимает из футляра золотую кругляшку с гранатовыми крупинками-зернами. – А для мужчин – серебряный портсигар. – Франка наклоняется к Пипу и говорит ему уже более тихим голосом: – Уверена, вы его оцените.

Джозеф Уитакер краснеет.

Тина закатывает глаза, кладет драгоценность обратно в футляр и опускает его в атласную сумочку.

– Гостеприимство Флорио не знает границ, дорогая Франка. – Затем, пожимая ей руку, отводит взгляд в сторону пар, танцующих мазурку, и вполголоса произносит: – А у этих, видимо, ни дома, ни кровати? – И уходит под руку с Пипом.

Франка вздыхает, за ней Эмма и Джулия. Последняя подмечает:

– Это сильнее ее. Не может обойтись без колкостей.

В этот момент в зал возвращается Иньяцио. Увидев Франку, он манит ее рукой.

Она тоже видит его, улыбается и идет ему навстречу.

Еще один вальс с ним увенчает идеальный вечер.

* * *

– Приехал?

– Скоро, скоро… Когда он сойдет на берег, мы понесем его на руках.

– Надо же, прошел все тюрьмы на континенте и выбрался в депутаты! И все благодаря Флорио!

– Наконец-то и хозяева поняли, что к нам, рабочим, надо прислушиваться…

– Вон корабль! Приплыл!

– Да здравствует Розарио Гарибальди Боско! Да здравствует Флорио!

Три утра, а в порту Палермо как будто полдень. Мол и причалы ломятся от рабочих из центральных районов Кастелламаре и Трибунали, встречающих своего депутата. Розарио Гарибальди Боско был осужден два года назад, в феврале