Не пролетит там ни один комарик ни днем, ни вечером, ни ночью — в самое кровососное время. Ни на самом юго-востоке — в Кош-Агачском районе, где мягкими велюровыми складками горы пастельных сизо-розовых тонов кольцом окружают долину, в Ташанте — на самой границе с Монголией. Ни на юго-западе Горного Алтая — в Усть-Коксе и Тюнгуре, на берегах Катуни, чьи светло-изумрудные воды так хороши, что не налюбуешься ими никогда.

Но достаточно вам оказаться у соседей, в Алтайском крае, как комары вам покажут все, на что они способны. Старожилы уверяли, что когда-то, когда ухаживанье происходило главным образом вечерами на воздухе, это тормозило свадьбы — молодые люди, гуляя летом вдоль реки, гоняли и били комаров, вместо того чтобы сосредоточиться друг на друге.

Этим отступлением мы только хотели пояснить, что Мячику ничто не мешало внимать своему другу — будущему, как известно усердным читателям нашего повествования, президенту России. Именно такова была жизненная цель Феди Репина.

— Наша Конституция — очень хорошая, — продолжал Федя. — Вторую главу каждый гражданин России вообще должен знать наизусть. Например, самая первая в этой главе статья 17, особенно ее части вторая и третья: «Основные права и свободы неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» и «Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц». Мяч, ты понимаешь слово «неотчуждаемы»?

Мячик встрепенулся.

— Ну… Эта… Не чужие, значит… Не чуждаются никого…

Федя изобразил на лице страдание.

— Мя-ач! Если не знаешь — почему не спрашиваешь?! «Неотчуждаемы» — значит, с рождения и навсегда твои! Их отнимать никто, понимаешь, никто, никакие начальники не имеют права!

— Начальники, наверно, могут… — вздохнул Мячик. Он все-таки уже прожил сколько-то сознательных лет на своей родине.

— Именно что нет! Их можно призвать к ответу, понятно? Но мы с тобой — пока не о них. Потому что они пока не нами, а взрослыми заняты. А если взрослые стремаются… ну, трусят подавать на них в суд за нарушение Конституции — пусть на себя и пеняют.

Я сейчас про нас с тобой. Твое и мое главное дело как граждан России — заниматься самовоспитанием. Потому что стать свободным гражданином — совсем не такое простое дело. Этому надо учиться, понял? Необходимо еще, чтобы наше свободное — понимаешь? — свободное поведение свободного гражданина в свободной стране не нарушало прав других людей! Тоже, между прочим, свободных — вот это надо понимать. Ну, к примеру, если мы ночью с тобой во дворе устроим бой викингов и разбудим мою тетку — мы уже не можем ей сказать: «Мы — свободные люди! Имеем право веселиться как хотим!» Потому что у нее как раз есть право ночью спать. И мы с тобой это право нарушаем…

От старания усвоить Федины слова Мячик вспотел.

— Ладно, — сжалился Федя. — Еще только две статьи… Да, кстати, у тебя какое гражданство?

И этот коварный контрольный вопрос Мячика тоже застал врасплох. Он в своей недлинной жизни не имел еще случая задуматься — гражданин ли он и какой именно страны.

— Н-не знаю… У меня еще паспорта нет…

— Как это не знаешь? — делано изумился Федя. — И паспорт тут ни при чем. У тебя, чтоб ты знал, российское гражданство — с рождения. Как родился на свет — уже гражданин России. Это, правда, не по Конституции, а по Федеральному закону о гражданстве. Достаточно того, чтобы один из твоих родителей имел российское гражданство. Независимо, заметь, от места твоего рождения! Хоть в Зимбабве родись, хоть в Новой Зеландии.

Мячик слушал, от напряжения выпучив глаза. Белесая челка прилипла ко лбу.

— А в Конституции, — продолжал Федька безжалостно, — другое очень важное…

Он заглянул в беленькую брошюру, лежащую перед ним, на которой темно-голубыми буквами было написано: «Конституция Российской Федерации». Она выглядела довольно-таки замызганной: видно было, что ее нередко брали в руки. Скажем по секрету — Федя Репин всегда возил ее с собой.

— «Статья 6, часть третья. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его». Только не все это понимают, — вздохнул Федька. — Потому что взрослые привыкли к другому. У нас в России советская власть чуть что — лишала гражданства… Такое у нее наказание было для непослушных.

У Мячика голова шла кругом. И оба они не заметили, что Федю уже минуты две внимательно слушает еще один человек. Если же точнее — один человек и одно животное.

В этом самом месте беседы вежливо тявкнула Тося — а это была именно она — и заговорила Женя. Только тут и Федя и Мячик их обеих увидели. А Тося при первых звуках Жениного голоса улеглась на траву, будто приготовившись слушать умные хозяйкины речи.

— Да, точно… И таких людей — самых лучших! Мне папа рассказывал — виолончелиста Ростроповича… Вместе с его женой — певицей Большого театра. Ну вы знаете, ее все знают — ее даже великой многие считают, — Галиной Вишневской. Только из-за того, что они на дачу свою позвали жить писателя Солженицына! Когда его советская власть преследовала. И самого Солженицына тоже лишили. Его сначала насильно в наручниках вывезли на самолете за границу, а потом гражданства лишили… Как бы отлучили от родины — мне папа объяснял. А в Конституции нашей теперешней мне очень это нравится — что человека никто не может родины лишить. Никто, никакая власть не имеет такого права.

— Да все равно сегодня многие этого не понимают. Ну те, кто советское время больно помнит. Наш сосед Кузьмич, как разозлится на кого, в пьяном виде особенно, сразу орет: «Выдворить и лишить гражданства!»

Тут Федя и Мячик, не выдержав, бросили на время Конституцию и отвлеклись на Тосю. Да и кто бы мог остаться равнодушным при виде этой огромной псицы, когда она растянулась во всю длину в теньке под яблоней, зевая от наслаждения во всю свою неимоверную пасть!

А Женя думала над тем, о чем сама только что говорила. Что нельзя, чтобы кто-то мог лишить человека родины. А заодно о том, что же все-таки это такое — родина…

В ее семье на эту тему не говорили. Ее родители вообще не любили, как они выражались, «громких слов» — типа «Россия поднимается с колен!». Папа сказал однажды, и она это запомнила, что рассуждать о патриотизме, о любви к родине это все равно что провозглашать — как он выразился, «с мелодраматическими завываниями», — «А я, знаете ли, так люблю, так люблю свою мать!..»

Но Женя точно знала, что Александра Осинкина в последние годы несколько раз приглашали на долгий срок в американские и всякие другие университеты. А он отвечал:

— Больше чем на два месяца я сейчас из России не уезжаю. Сколь угодно интенсивные курсы лекций в течение двух месяцев — пожалуйста.

И в позапрошлом году он так и ездил в Канаду — на два месяца.

Жене было известно, что сейчас в России многие хорошие специалисты очень любят уезжать за границу как раз надолго — заработать побольше денег. Хотя бы для того, чтобы помогать старым и больным родителям, лечить их. Она уже имела представление о том, что хорошее лечение в России стоит очень дорого. А за границей, если человек долго работал, то за операции, за лечение в больнице вообще ничего не платит: страховка окупает лечение.