платформ, которая, похоже, вот — вот развалится. Строители изо всех сил пытаются починить провисшую середину, пока Билли кричит на них.

— Тебя действительно подобрали стражники во время зачистки улиц? — Грир спрашивает ни с того ни с сего.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю на нее, удивленно приподнимая бровь. Грир, похоже, не из тех, кто лезет не в свое дело. На самом деле, я не думаю, что она хочет что — то знать о ком — либо. Я уважаю то, как она вела игру до сих пор, и она кажется порядочным человеком. Но собираемся ли мы сейчас вести светскую беседу и стать друзьями?

— Да. — Я не уверена, какую игру она здесь ведет.

Грир хмыкает в ответ, как будто это все, чего она от меня ожидала. Она долго смотрит на меня, прежде чем переключить свое внимание на сад.

— Моя мама профессор, — говорит Грир, как будто я задала вопрос.

Я наклоняю голову, чтобы посмотреть на нее, но ее взгляд направлен во двор.

— По иронии судьбы, мифологий и древнегреческих знаний. Мой отец — малоизвестный полубог — воин, который настоял, чтобы я прошла подготовку для получения чести участвовать в Играх. — В ее голосе сквозит горечь, и это удивительно звучит в устах Грир.

Я не очень хорошо ее знаю, но кажется, что ей насрать на остальной мир. На самом деле таких людей не существует, не так ли? Всем нам что — то не безразлично. Голова Грир запрокидывается, и она смотрит на летающие над головой дроны, наблюдая, как они удаляются от нас все дальше.

— Моя мама рассказывала мне истории, когда я росла. Она чувствовала, что важно знать нашу историю и то, что Боги сделали для людей. И то, что они сделали с нами. Знаешь, какая история всегда была моей любимой? — Грир поднимает солнцезащитные очки на лоб, ее серо — голубые глаза проницательные и оценивающие.

Я пожимаю плечами, потому что понятия не имею. Мы все изучали истории о Богах в школе. Хорошие и плохие. В глазах Богов ужасные вещи, которые они сотворили с человечеством, просто доказывают, насколько они могущественны. Они не считают свои действия предосудительными.

— Ты знаешь, как Боги были погружены в сон? — Голос Грир едва громче шепота, но я все еще осматриваюсь по сторонам, устремляя взгляд к небу.

Насколько я могу судить, мы одни, но ее слова опасны. Энергия гудит под моей кожей, плечи зудят, крылья жаждут освобождения. Грир переходит опасную черту. Из — за ее слов нас могут убить.

— Ты знаешь, что Боги ведут себя так, будто они непобедимы и что нет ничего могущественнее их. Но до Олимпийцев были и другие. Это то, чему Боги не позволяют учить в школах, но моя мама рассказывала мне эти истории. Это сказки на ночь, которые «Подполье» рассказывает своим детям, чтобы дать им надежду на то, что, может быть, однажды нам не придется жить под каблуком у существ, которые считают нас одноразовыми и никчемными.

Я смотрю на нее, ожидая, когда в крышку гроба забьют последний гвоздь. Грир увидела мои крылья в том переулке. Она еще ничего не сказала о них, по крайней мере, не мне. Расскажет ли она кому — нибудь еще? Скажет ли она Богам то запретное слово, из — за которого меня могут убить?

— В последний раз Фурии усыпили богов. Моя мама всегда говорила мне, что они тоже уснули, но, похоже, она не совсем правильно поняла эту часть истории.

— Кстати, о Фуриях, даже произнесение этого слова может привести к твоей смерти. Во что ты играешь? — Я шиплю на нее, понизив голос.

Грир поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза, ее голова опущена, а челюсти плотно сжаты. — Иногда, приходится делать большие шаги, чтобы ускорить перемены.

— И какого рода перемен ты хочешь, Грир?

Грир сглатывает, и я впервые замечаю в ней какую — то неуверенность. Она снова осматривает двор, убеждаясь, что мы действительно одни. — Я думаю, что некоторым Богам пора снова лечь спать.

ГЛАВА 42

Я

ненавижу все в этом параде. Здесь чертовски жарко. Эстелла нарядила меня в какую — то очередную фигню о принцессе — воительнице. На мне металлический корсет поверх кожаного, который натирает мне кожу, и юбка — гладиатор, состоящая в основном из тонких полосок шипованной кожи. Это выглядит невероятно, но все части моего тела принимают новую форму, и я таю под солнцем. По крайней мере, она убрала волосы с моей шеи. Они собраны в высокий, заплетенный в косичку хвост, который свисает толстым канатом и врезается мне между лопаток. Я продолжаю переворачивать его с одной стороны на другую, потому что концы колют и щекочут кожу, вызывая желание чесаться до крови.

У каждого чемпиона есть своя собственная платформа, тема которой посвящена Богу, под знаменем которого мы сражаемся. Моя платформа — это кровавая баня. Буквально. На первом уровне есть джакузи с красной бурлящей водой. Какой — то актер, изображающий Ареса, нежится в ней в окружении полураздетых мужчин и женщин. Пол вокруг ванны усеян телами. У них отсутствуют конечности и головы, которые также разбросаны по ванне. Слава богу, что это всего лишь муляжи, а не настоящие люди. Я могу только представить себе запах в такую жару, но, честно говоря, сейчас меня бы ничто не удивило.

Я нахожусь на верхнем уровне, который обнесен трехфутовым забором из колючей проволоки и очень заостренными деревянными кольями. Если эта чертова платформа резко остановится, есть большая вероятность, что в конце концов меня проткнет. По крайней мере, это будет соответствовать декору. Атлас на платформе передо мной. Кажется, его тема — золото и роскошь. На нем хитон длиной до колен, который перекинут через одно плечо, оставляя другое обнаженным. Каждый раз, когда Атлас двигается, его мышцы напрягаются. Когда на него светит солнце, он действительно похож на Бога.

Мой взгляд продолжает скользить к нему, пока он машет людям, выстроившимся вдоль улицы. Тем временем я делаю все возможное, но безуспешно, чтобы скрыть, насколько мне неловко и как я раздражена. Маршрут парада ведет нас по Стейт — стрит к Рэндольфу. Мы закончим у Святилища Олимпа, крупнейшего храма Чикаго, посвященного Богам, и недавнего места убийства Тайсона. Но почему мы должны позволять этому отвлекать нас от мероприятия? Святилище также является домом для верховного жреца Натаниэля Роджерса. Он живет в особняке прямо рядом с храмом. Он претендовал