– И чем я могу помочь в этом великом деле?

– Во-первых, заявить о своей принадлежности к христианам.

– А во-вторых?

– Не вовлекаться во всякого рода культы – ислам, буддизм, иудаизм, да мало ли кто попытается покуситься на вашу бессмертную душу из корыстных побуждений!

Мардж пообещала подумать.

«Да что же это, то в бордель, то в монастырь зазывают…»

Она выдохлась и вполуха выслушала очень серьезных людей – энергетика, военного, еще какого-то банкира. В конце концов поднялась и во всеуслышание заявила:

– Господа, прошу меня извинить, но я слишком устала и несколько потрясена свалившимися на меня перспективами. Сознаюсь, что не уделила некоторым из вас столько внимания, сколько хотела бы, но это не последняя наша встреча, обещаю. А теперь позвольте вас покинуть.

Мардж вернулась в номер и забралась в постель, собираясь хорошенько подумать обо всем услышанном, но почти сразу же заснула.

Через несколько часов очнулась от собственного вопля. В обрывках кошмара, которые успела запомнить, она висела на кресте, обнаженная, до смерти боясь, что на нее накинется толпа арабов-насильников, но те споро развели костер и начали вращать крест, как вертел, срезая с ее боков поджаривающиеся кусочки мяса. Причем огонь растапливали новой книгой Мардж, и это особенно взбесило.

Встала, набросила на плечи пушистый халат – разумеется, белоснежный – и поплелась в ванную. Смыв холодный пот, вернулась к себе и обнаружила встревоженную Карен.

– С вами все в порядке?

– Теперь – да.

– Что, напугали новые знакомые?

– В какой-то момент поняла, что, если встану у них на пути, меня уничтожат. Там были фигуры помельче и покрупней, но каждая опасна по-своему. И если не соглашусь проделывать те фокусы, которых они ждут, придется быть очень аккуратной – раз уж не помогать, то хотя бы не мешать. Обо всем этом нужно поразмыслить, а у меня звон в голове стоит, будто они все хором там разговаривают.

– Кажется, вам необходим массаж, чтобы отвлечься.

– Среди ночи?

– Нет ничего невозможного.

– Тогда это отличная идея.

Карен взяла телефон, но на мгновение замерла.

– Мардж – просто массаж или не только?

Она думала недолго:

– То, что называется «полная релаксация», но без секса, хорошо? И в голубом исполнении.

До прихода массажиста успела поделиться еще одним наблюдением:

– Интересно еще вот что: от них не исходило никаких эротических импульсов. Неужели все до одного геи?

– Вряд ли. Но тех, кто обручен с властью, другие женщины не особенно возбуждают, – ответила Карен, но тут в дверь постучали, и уже через несколько минут Мардж лежала, закрыв глаза, а сильные пальцы разминали каждую мышцу, каждый нерв, с одинаковым равнодушием прикасаясь к рукам и груди, к голеням и паху. И была в их профессиональном безразличии особая сладость, от которой она быстро расслабилась и заснула, на этот раз без сновидений.

С утра читала письма, заботливо распечатанные пресс-секретарем, но ничего интереснее вчерашних предложений не нашла. Несколько оскароносных режиссеров предложили роли, несколько баснословных богатеев – руку и сердце. И, разумеется, все обещали деньги, деньги, очень много денег. Даже не пыталась сосчитать, сколько амеро собирались бросить к ее ногам в общей сложности, но точно знала, что не сможет купить на них самого необходимого – покоя и безопасности. Между прочим, подумала, что никогда бы не вставила столь пошлой фразы в свою книжку, а вот поди ж ты.

Ангелы развлекли ее, с порога испуганно запричитав: «Помним-помним – не стричь, не красить и не татуировать!» Пока они вились вокруг, Мардж просматривала текст, составленный Серджио. Рекомендовалось выразить глубочайшую благодарность правительству и народу за внимание к ее скромной персоне, призвать к миру во всем мире и продемонстрировать озабоченность экологией планеты. В финале следовало крикнуть: «Я люблю вас» и по возможности прослезиться. Выступление рассчитано минут на пять вместе с аплодисментами – дольше абсолютную безопасность не обеспечить, как объяснила Карен. Что ж, публичные речи были частью профессии, она давным-давно перестала впадать в панику перед аудиторией, как на первой встрече с читателями, когда от волнения сломала пополам ручку, приготовленную для раздачи автографов.

Но ближе к назначенному времени все-таки встревожилась, сказалось упоминание Серджио о «миллиардах». Успокаивала себя мыслью, что перед такой толпой всего-то и нужно – улыбаться и махать, остальное они сами додумают.

Но на лифте спускалась бледная, с ледяными руками, и безупречная Карен молча набросила ей на плечи теплый клетчатый плед. Ровно в восемнадцать ноль-ноль Мардж сбросила его на пол и вышла на балкон.

Заходящее солнце ударило в лицо. Секунду она думала, что площадь пуста, – так тихо было. Но, взглянув вниз, увидела людей, а потом раздался многоголосый крик, который чуть не сбил ее с ног. Казалось, можно различить каждое лицо, обращенное к ней, но в то же время глаза застилала дикая неуправляемая энергия, бьющая снизу. Она покрепче ухватилась за перила и начала:

– Я Марджори Касас.

И запнулась, потому что слова прозвучали отовсюду, затопили толпу, понеслись над городом. Она поняла – грешно сейчас произносить заготовленные речи, поэтому сказала то, что рвалось из ее сердца:

– Мир изменился, а я осталась такой, как была. Я спряталась, чтобы написать свою самую главную книгу, а когда вернулась, Земля убежала из-под ног и я осталась одна на целом свете – неизмененная. Мне страшно. Но я чувствую вашу поддержку и люблю вас. Спасибо!

Она остановилась, чтобы набрать воздуху, и в образовавшейся тишине кто-то заорал: «Марджори Касас любит меня!» И следом по толпе прокатился неясный гул. Мардж улыбалась сквозь слезы, пытаясь разобрать отдельные слова, которые постепенно подхватывали человек за человеком, и вот уже вся площадь скандировала. Через мгновение Мардж поняла, что именно:

– Сись-ки! Сись-ки! Покажи! Нам! Сись-ки!

– О господи.

Она еще немного постояла, недоуменно глядя на людей, потом пожала плечами, развернулась и ушла с балкона.

«Ну и дураки, боже мой, какие дураки».

Через полчаса вертолет поднялся с крыши отеля. Мардж сидела, закрыв глаза, цепко держась за свой ноутбук. «Ничего, ничего. Все позади. Главное, успела сказать Серджио, чтобы никаких чертовых встреч до сентября. Пусть их дурацкий мир катится в ад, но я должна работать».

Третье потерянное письмо

Марджори, Марджори.

Вам никогда не получить моих писем. Я видел ваше лицо, видел, как вы уходите все дальше от людей, которые превратились в стаю обезьян. Теперь ни один голос из толпы не тронет вашего сердца, слишком много стыда и отвращения испытано, и невозможно доказать, что я – не один из тысячи пляшущих павианов. Теперь всякое внимание вызовет тревогу и гнев.