Гласных. Поскольку от столь вульгарного, в том числе и в Пиммини, и столь непривычного звука, как подлинный смех, все три поражённые нимфы подряд потеряли сознание, их круглые юбки с фижмами попадали друг на друга, подобно нескольким пустым бочкам. Но затем они пришли в себя.

Тем временем, не трогаясь со своих циновок, вежливые молодые олени в аксельбантах лишь невозмутимо держали за стебли полупрозрачные листья перед своими глазами, которые сместили вниз, к беспорядочным кромкам юбок с фижмами, возможно, в ожидании открытия лодыжек и их наблюдения. Зачем точно использовались эти листья, возможно, будет сложно сказать, особенно учитывая, что наблюдатели неизменно глядели над ними и под ними.

Бедствие Гласных вскоре перешло в окончание вечеринки, и, когда пришёл вечер и утомление от поиска компании в Пиммини, мы удалились к нашим циновкам, обретя тот отдых, который неизменно ждёт уставшего человека.

Глава XXVI

День приёмов в Пиммини

Следующим утром Нимни сообщил нам, что организует на сегодня день открытых дверей с целью предоставить нам возможность узреть красоту, ранги и моду, которыми может похвастаться Пиммини, включая отдельных известных незнакомцев из различных частей лагуны, кто, несомненно, будет удостоен приглашения.

Как обитатели особняка, мы неожиданно получили редкую возможность увидеть последние туалеты Бегумы и её дочерей, предварительно подготовленные к приёму их гостей.

Четыре юбки с фижмами стояли посреди жилища, когда их будущие обладатели в исподних одеяниях обходили их со всех сторон, прикладывая различные предметы к нарядам – крашеные шарфики, мелочи из слоновой кости и другие художественные детали. Уместность того или иного украшения этими тремя Гласными время от времени решалась обособленно или совместной консультацией. Они говорили, и они смеялись; они были тихи и печальны, внезапно веселясь от своей смелости, а затем печально задумывались, очаровательно притихнув. Так, например, O ради целесообразности предложила искусный сгиб в драпировке платьев, чтобы при самой простой случайности в Марди показать дразнящий проблеск своих лодыжек, которые, как полагали, были весьма симпатичны.

Но старая Бегума была более активна, чем кто-либо, и совсем не заинтересовалась данным советом. Её главной целью, казалось, было украсить наряд во всех возможных точках; и она указывала на многие пока ещё свободные и пустые места, очень пригодные для украшений.

Наконец, всё было готово, когда, бросив прощальный взгляд на все свои укрепления, Бегума и девицы одновременно опустили свои головы сразу же после появления встречаемых, готовые к выполнению боевой задачи.

И теперь стоит описать весь приём, который последовал. Прибыли Рое, Фи, Лол-Лолы, Хамми-Хамы, Биди-Биди и Дедидумы; Пини, Ямоями, Карки, Фанфумы, Дидледы и Фиддлефи; одним словом, вся аристократия Пиммини; люди с чрезвычайно краткими именами; и, кроме имён, ничего иного у них не было. Тут было внушительное множество звуков, циркуляция шифров, движение таппы, встреча гримас и украшений, скучный маскарад.

Среди толпы суетился некто по имени Гадди, нарядившийся в широкое платье ради некой цели; он, выбрав Баббаланью, в течение некоторого времени держался рядом с ним и с чрезмерной обходительностью просвещал его относительно собравшихся людей.

Это – богатый Мармонора, считающийся могущественным человеком в Пиммини; его мешки с зубами, говорят, весят свыше четырнадцати камней; его очень желают портные для снятия мерки, и он не слаб сердцем. Его богатство велико. И та старая дама – вдова Ру; очень богатая, много зубов, но во рту у неё нет ни единого. А это – Финфи; говорят, не очень богата и девица. Кто бы предположил, что она когда-то мяла таппу, чтобы прожить?

И, так сказав, Гадди отошёл прочь; его место со стороны Баббаланьи было немедленно занято девицей Финфи. Эта оживлённая и любезная нимфа сразу продолжила указывать на ту часть компании, где Гадди остановился, начиная с самого Гадди, который, как она заключила, был простым выскочкой, ужасной докукой для общества и не настолько богатым, как предполагали.

Скоро к нам обратился некто Ноппо, угрюмый, мрачный тип:

– Я никого не знаю здесь; ни одна душа не видела меня прежде; мне интересно, кто они все.

И в тот же момент он дружески кивнул девяти важным персонам, стоящим в ряд. После чего Ноппо исчез. Но после вернулся в компанию, засвидетельствовал многим своё почтение, снова подошёл к Баббаланье и сказал:

– Никого, никого, никого, совсем никого; я не вижу никого из тех, кого знаю.

Двигаясь далее, Нимни объяснил много странных различий, определённо характеризующих их имена, явно показывая, что желает впоследствии убедить нас, что это были люди, как ему представлялось, широко известные и что мы допустили ошибку, если сочли его не привыкшим к столь славному обществу.

Но многие его магнаты, казалось, стеснялись Медиа и его лавров. Особенно высокий смирный господин с ужасным копьём в руке, сильно зазубренным и расколотым, как будто оно подверглось множеству испытаний. Его левая рука покоилась на подвязке, и повязка была на его зловещем глазу. О нём Нимни сообщил, что он – известный капитан Короля Острова Пико (что располагался неподалёку), который был почти смертельно ранен где-то в последнем отчаянном, хотя и неназванном столкновении.

– Ах, – сказал Медиа, когда это страшилище ушло, – Фофи – хитрый мошенник, хвастун, который продвигается из-за трусости короля Пико. Он смешал свою татуировку в одну массу синего цвета и таким образом замаскировал, должно быть, самого себя здесь, в Пиммини, опасаясь человека, которого здесь нет. Но я вижу больше, чем он.

– О вы, таппариане, – сказал Баббаланья, – ничто так легко не надувает вас, как вздор. Тайи, созерцание этого безумия делает нас мудрее. Посмотрите, посмотрите: оно повсюду вокруг нас. О, Пиммини, Пиммини!

Глава XXVII

Баббаланья изо всех сил обрушивается на Пиммини

Далее, отказавшись от дальнейших любезностей, мы вежливо простились с Бегумой и Нимни и, выйдя к берегу, очень скоро взошли на корабль.

Когда мы все с удовольствием расселись под навесом и набили доверху свои трубки и мерное раскачивание калабасов и гребцов успокоило нас, Медиа предложил для пользы компании в одном или двух содержательных и непритязательных предложениях подытожить характер таппариан и закончил назначением Баббаланьи ответственным за исполнение этого поручения.

– Ну, философ, давай убедимся в том, насколько немногословный ярлык ты сможешь повесить на этих таппариан.

– Простите меня, мой господин, но вы должны разрешить мне подумать некоторое время; ничто не требует столь большого количества времени, как краткость. Например, говорят, что в беседе старый Бардианна имел дело только с трёхсложными предложениями. Его разговор был раскатами грома: звучные описания, но с длинными паузами.

– Дьявол побери старого Бардианну! И хорошо бы, чтоб могильщик похоронил его «Размышления» вместе с другими его творениями. Ни одного не должно быть в твоей компании, Баббаланья, но тебе-то зачем общение с этим старым трепачом? Характеристика таппариан! Именно это мы и ищем.

– У вас она уже должна быть, мой господин. По причине наполненности до краёв самими собой таппариане являются самыми пустыми из смертных.

– Хороший удар, и хорошо поставленный, Баббаланья.

– Воистину, самое превосходное высказывание; оно должно быть выбито на его надгробной плите, – сказал Мохи, медленно извлекая изо рта свою трубку.

– Что ж! Пожалуйста, прочитайте такую мою эпитафию:

«Здесь находится самый пустой из смертных, кто был полон самим собой». В лучшем случае ваши слова чрезвычайно неоднозначны, Мохи.

– Теперь возьмите меня, философ, – крикнул Иуми с ликованием. – Что сказал мне не так давно Баббаланья, когда, касаясь той моей сонной песни, Плетёная Борода наградил меня сомнительным комплиментом? Хотел ли я вырвать благодарность из него, пытался ли я это ускорить?

– Прими свои собственные пилюли, философ, – сказал Мохи.

– Тогда бы он был большим оригиналом, – сказал Медиа.

– Скажи мне, Иуми, – сказал Баббаланья, – ты не ошибся? Поскольку я иногда говорю мудро, ты не должен полагать,