— Шкодники вы, — улыбается Эвелин.

С крыльца дома спускается Коппер, идет к Еве с близнецами.

— О нет! — верещат Сибил и Уильям в один голос.

«Брысь! — сделав зверское лицо, жестикулирует майор. — Мать зовет».

Уильям подхватывает с коленей Евы пакет со сладостями, и вдвоем с сестрой они убегают в дом. Эвелин отодвигается в сторону, освобождая место на качелях, похлопывает ладонью по доске, предлагая Копперу присесть.

— Расскажи, дорогой Роберт, за что ты маленьких обижаешь, — говорит девушка с легкой укоризной.

Коппер садится подле нее, коротко отвечает:

«Достали проказами».

— Они еще дети, — возражает Ева, незаметно придвигаясь ближе к нему.

«Ты такой не была».

— Я быстро выросла. А ты, кажется, этого не заметил.

«Заметил».

Девушка закидывает ногу на ногу, прижимаясь коленом к бедру Коппера.

— Я тебя два года не видела…

«Больше».

Он смотрит в сторону, на окна дома. Ева тянет его за рукав, глядит умоляюще.

— Поговори со мной. Пожалуйста. Расскажи, как ты живешь.

«Летаю. Патрулируем южную границу империи. Море и небо, небо и море».

— Расскажи, как мир выглядит с высоты.

«Этого не рассказать. Смотреть надо».

— Ты видел дельфинов?

«Нет. Алан видел. Я не люблю отвлекаться во время полетов».

— Сейчас не полет. Посмотри на меня.

Взгляд карих глаз равнодушно скользит по лицу Евы. Девушка пытается улыбнуться, но выходит лишь жалкое подобие улыбки.

— Помнишь, о чем мы говорили с тобой в последний раз?

«Помню. А ты помнишь, что я тебе сказал?»

— Что я маленькая глупая девочка, которой не мешало бы подрасти, прежде чем вешаться на взрослых мужиков, — глухо отвечает она. — Мне двадцать один, Роберт. Я стала взрослой, но ничего не изменилось.

«Вижу. Такая же дурочка», — усмехается Коппер.

Эвелин молча проглатывает обиду.

— Я тебе нужна, — уверенно говорит она.

Коппер беззвучно смеется, обнимает ее одной рукой, второй ерошит Еве волосы. Отпускает, встает с качелей.

«Конечно, нужна. Вы все — моя семья. Хватит, Ева. Не хочу больше возвращаться к этой теме. Я все тебе сказал еще три года назад».

Она нервно облизывает губы, смотрит то на Коппера, то куда-то вверх. Решается.

— Ты знаешь, почему мы с Аланом и мелкашками — единственные дети перерожденных? — спрашивает Эвелин и продолжает, заметив огонек интереса в глазах майора. — Брендон был и остается первым. Оригиналом, по образу и подобию которого потомки Кэролайн Баллантайн создавали вас. В него вложена душа творца, любовь на грани с одержимостью…

Ева говорит, распаляясь все больше. Коппер слушает, щуря насмешливые карие глаза.

— Наш род особенный, Роберт. И мы с тобой можем иметь детей. Я хочу, чтобы у нас были дети.

«Зачем?» — обрывает ее монолог жест-вопрос.

— Я тебя люблю! — выпаливает она и испуганно закрывает рот ладонью.

Коппер иронично улыбается, кивает то ли с сожалением, то ли просто показать, что слышит. Ева проносится мимо него в слезах, взлетает по ступенькам крыльца, придерживая длинную юбку, и исчезает в доме.

Спустя десять минут Алан осторожно заглядывает в ее комнату.

— Эвелин?

Комната пуста, но, прислушавшись, Алан слышит сдавленные рыдания. Подходит к распахнутому окну, выглядывает.

— Эй?.. Я к тебе залезу, только не сбрасывай меня, ладно?

Алан проходит по широкому подоконнику, носком ботинка нащупывает знакомый с детства выступ в стене, подтягивается, опираясь на раму, и карабкается на крышу. Ева сидит, спрятав колени под юбку, плачет и курит, сжимая сигарету в дрожащих пальцах. Дым тонко пахнет вишней. Алан садится рядом, как в детстве. Вытягивает ноги, щурится, глядя на закатное солнце.

— Хороший табачок, сестренка. Где берешь?

Эвелин молча дает ему портсигар и спички. Алан закуривает, долго молчит, смакуя сигарету. Ева размазывает тушь по лицу, всхлипывает, часто затягивается, кашляет.

— Дурында, ты либо дыми, либо вой. Только хорошее курево переводишь, — укоризненно говорит Алан.

— Мне еще достанут, — угрюмо бурчит она.

— Что ревешь-то? Давай я ему морду начищу?

Ева отмахивается от брата, выбрасывает окурок, тут же лезет за новой сигаретой. Алан отбирает у нее портсигар, сокрушенно качает головой:

— Кашляющая, зареванная, прокуренная. Мать несказанно обрадуется, когда тебя увидит. Хорош уже, слышишь? Порыдала — и хватит. Давай вынашивать планы мести. Кому ночью веревку над порогом натягивать, ну?

Девушка смеется сквозь слезы, толкает брата в плечо.

— Я знаю отличную армейскую штуку, — заговорщически подмигивает Алан. — Берется бумага и таз, бумага кладется на грудь спящему. Поджигаем, быстро накрываем перевернутым тазом — и…

Ева истерично хохочет, обнимает его. Алан наматывает черный локон на палец, слегка подергивает.

— Вот, тебе уже лучше. Поговорим без эмоций?

— Толку-то, — отмахивается Эвелин.

— Когда что-то с кем-то обсуждаешь, легче найти решение.

Алан лезет во внутренний карман куртки, вытаскивает носовой платок, протягивает сестре. Она благодарно целует его в висок, краешком платка стирает со щек тушь.

— Дай-ка мне, размазываешь только. Вот, теперь ты человек, а не чумазый погорелец. Так по кому траур, сестричка?

— Не важно.

— Угу, хорошо. Только если второе имя «мистера Не важно» — Роберт Коппер, ты действительно зря рыдала. Он любит только небо и свою «Мнемозину». И шлюхами пользуется лишь для того, чтобы не забыть, как это делается.

— Я не шлюха, — цедит сквозь зубы Эвелин.

Алан ложится на спину, затягивается, глядя в небо.

— Шлюхам хотя бы есть, что с него взять. Родной сестре я такого мужа в жизни не пожелаю. Женщину надо содержать. А у моего майора за душой ничего нет, кроме заваленной мусором квартиры на окраине Нью-Кройдона, в которой он месяцами не появляется, и скверной привычки всех своих баб называть Пенни.

— Я его люблю, Алан. Сколько себя помню, люблю.

— Это ты себя уговариваешь. На самом деле просто цепляешься за детское чувство влюбленности. Я прошел через подобное. Понял, что жить надо проще.