Ветер заметал в низкое маленькое окошко рои белых мух. Лежа на полу, она с трудом дотягивалась до него, чтобы снова и снова взглянуть на серое ночное небо и жадно подставить ветру свое пылающее лицо. Если бы только увидеть звезды. Ей сразу стало бы легче.

У нее опять болят руки. Она поднесла к глазам почерневшую ладонь. Они пытали ее огнем. Она не кричала — кричит только слабый… Они хотели вызвать к жизни невозможное и отвратительное, то, о чем она все время пыталась забыть и что осталось где-то далеко, за той темнеющей горной грядой. Оно осталось далеко отсюда!

Она снова посмотрела в окно. Себя не обманешь… Прошлое всегда с нами. От него нельзя укрыться за высокими снежными перевалами. Оно настигнет тебя и там…

Снаружи начиналась буря. Ночной ветер становился все холоднее и неистовее, но в его голосе ей слышалось обещание скорого прихода весны. Еще совсем немного, и отступят долгие мглистые ночи — солнце растопит их холод; в долинах лопнут на деревьях почки, яростно пробьют землю зеленые ростки и заплещутся реки. Потом заколосятся хлеба, и посреди летнего зноя холод этой бесконечной ночи будет казаться ей далеким и призрачным. Да он уже и отступил… ей жарко… Рана в груди просто пылает, и горят ладони. Этот ветер… он стал вдруг нестерпимо горячим, и она не понимает — как это возможно? Наверное, это сон…

…Жаркий полдень плавит камни, и густое обжигающее марево скатывается с вершины холма, толкая в грудь девочку, карабкающуюся вверх. Там, высоко, ее ждет белокурый мальчик. Он звонко смеется и подбадривает ее. Она не узнаёт его, но тоже смеется, скрывая свое смущение, и упрямо взбирается по крутому склону, напрягая последние силы. Для нее сейчас нет ничего важнее, чем дойти до вершины.

— Иду, уже почти дошла… — все повторяет она, тяжело дыша. — Не смейся надо мной… Ты противный… Видишь, я уже дошла…

Из-под ног у нее сыплются камни, с шумом скатываясь вниз и где-то далеко встречаясь с землей. Она боится даже смотреть туда, на незнакомую ей сожженную зноем равнину, на раскаленные каменные россыпи и чахлые рощи, изнывающие под солнцем. Оглушающая тишина вокруг вдруг начинает звенеть, будто где-то далеко и печально заныли скрипки.

Не слушая их, мальчик протянул к ней руки и начал петь другую, свою, песню. Она остановилась и, с трудом сохраняя равновесие, прислушалась.

— Ты вернешься, дорогая… Ты взойдешь на этот зеленый холм, я обниму тебя, и мы никогда не расстанемся… — пел мальчик.

Он подошел к самому краю вершины, склонился, и она увидела, что у него светлая тень. Ей вдруг стало так легко и свободно стоять здесь, между небом и землей, и слушать этот родной, звонкий голос. Она узнала его… Она поднимется, и ее встретят все те, кто покинул ее и кого она так любит… Ее ждут!

Она обернулась — ее собственная тень тоже была светлой. Засмеявшись, она протянула руки к мальчику, поджидающему ее на вершине.

— Я иду к тебе, Ян, — сказала она. — Я иду к тебе.

Она выпрямилась и легко побежала вверх, больше не слушая грустную мелодию далеко позади себя, и вскоре та стихла совсем — хватающая за сердце… печальная, как неразделенная любовь…

— Смотри, ты мне не верила… — Ярош сунул Доре в руку кружевной платочек, испачканный чем-то голубым. Она поднесла его к глазам.

— Вчера мне даже показалось, что она вот-вот обернется, — трепеща, произнес один из стражников, провожающих Дору в подземелье. — Лицо сделалось таким страшным… ужас… Голову запрокинула назад и оскалилась, как… как…

— Быстрее! — вся задрожав от нетерпения, пробормотала Дора.

Стражники отворили тяжелую железную дверь. Дора, держа в руке горящий факел и путаясь в длинной шубе, стала торопливо спускаться по скользким ступенькам. От влажного и холодного воздуха факел сразу затрещал.

— Ждите здесь! — крикнула Дора стражникам. Те послушно замерли за дверью.

Она остановилась у решетки, перегораживающей комнату, трясущимися руками отомкнула большой замок и, воткнув чадящий и уже едва тлеющий факел в кольцо на стене, вошла внутрь. Ее глаза не сразу привыкли к темноте. Она постояла, прислушиваясь, и тихо позвала:

— Ана?

В углу что-то зашуршало. Дора двинулась на звук и отпрянула, наткнувшись на странного вида старуху. Ее темная фигура была маленькой и зловещей, и веяло от нее чем-то пугающим. Она стояла неподвижно, устремив на Дору пылающий взор.

— Ана?! — затрепетав, выдохнула Дора.

Она шагнула вперед и тут же обнаружила свою ошибку: Ана лежала на полу у окна. Старуха, склонившись над ее неподвижным телом, прислушалась, глубоко вздохнула, и от ярости ее просто скрючило.

— Как я ненавижу этих глупых людей… — всхлипнула она. — Ждать столько лет и все потерять… — Дора слушала ее, широко раскрыв глаза. Какое красивое лицо… Девочка моя… — Старуха затопала ногами. — Нежная! Как цветок! А какое отважное сердце! — Она повернулась к Доре и затряслась еще сильнее. — Подойди-ка поближе, я выгрызу тебе глаза… — Дора завизжала от страха. — Безмозглая дурочка… Это я, я подкинула тебя Сохору… а ты нагадила мне… мерзавка… дрянь… — шипела старуха на отступающую в ужасе Дору.

— Как подкинула? Почему? — наконец выдавила та из себя. — Разве он не мой отец? Но ведь…

— Когда вы с Аной родились, я выкрала только тебя, — чтобы Стинс, ваш отец, тебя не убил… Но Ану — не успела… Зачем вы пытали ее? Разве в ваших силах было заставить ее воспользоваться ее даром? — Старуха едва не плакала от досады. — Даже я не могла этого сделать — столько лет… столько лет… — Она замахнулась на Дору своей клюкой, но со злостью разбила ее о каменную стену. Потом постояла, тряся огромной лысой головой, и повернулась к съежившейся Доре. — Не стану я тебя убивать… Конец твоей жизни просто замечателен… такого не придумаешь впопыхах…

— Возьми меня с собой, я буду помогать тебе… — дрожа от волнения, предложила Дора.

Старуха острым ногтем полоснула Дору по щеке, размазала между пальцами ярко-красную кровь и показала Доре.

— Вода, — презрительно сказала она. Потом шагнула в темноту и исчезла.

Вечером следующего дня в замок Далибора вернулся Бивой со своими лучниками. Он привез четыре сундука с драгоценностями, за которыми его посылала Ана. На это неслыханное богатство можно было много лет вооружать огромную армию и противостоять любому врагу. Узнав, что Далибор отдал Ану Доре, Бивой увел с собой свой отряд, навсегда покинув страну.

Ночью Муха прокрался в покои короля, к изголовью его постели. Король неподвижно лежал на спине. Карлик вскинул вверх руку со своим крошечным кинжальчиком.

— Смелее, Муха… — вдруг донесся до него надломленный голос.

Рука карлика задрожала, он опустил ее, потом замахнулся снова, швырнул оружие на пол и закричал, как будто ему причинили невероятную боль. Прибежавшая на шум охрана схватила его.

— Пустите его, — бесцветным голосом сказал король, даже не пошевельнувшись. — Пусть делает, что хочет.