— Наставление молодых — дело, угодное духам, — улыбнулся Холом. — Да и хотел я безделицу. Старший над стражниками сказал, что Вы могли знать знахарку по имени Аси, которая жила здесь около тридцати лет назад.

— Аси… Аси, — старик задумчиво пожевал губами. — Нет, знахарку по-другому звали. Может, девчонку, дочку её, звали Аси? Ту, которую военный шаман умыкнул?

— Да, верно, — кивнул страж. — В Речных Вратах говорили, что воину тому и тридцати не было, а он здесь восемь факельщиков одолел. Так и сказали: разжирели вы в своём Ордене, и ни на что не годитесь. Вот я и хотел узнать у очевидца, как на самом деле было.

Старик помолчал, не до конца обманутый беззаботным тоном Холома, и осторожно ответил:

— Ваш собеседник приврал, конечно, нохор. Но, не в обиду священному Ордену, шаману тридцати и правда не было, и двоих братьев он уложил. А добдобы местные, что им помогали, хотели дом знахарки с другой стороны обойти, да напоролись на улей диких пчёл и, как бы сказать, неорганизованно отступили. Сам-то я этого не видел, но вскоре после этого приехал из города военный прорицатель и бранил стражников перед всем селом, а под конец приказал всыпать им по пятнадцать палок каждому. Из-за этого случая и наставника-то прогнали, и стал вместо него господин Очир, да примет его Дракон в своих чертогах.

— Говорят, с его смертью тоже дело нечисто? — будто невзначай спросил юный страж.

— Разное говорят, нохор, — покачал головой старик. — Только если бы и правда было нечисто, сразу бы приехали какие-нибудь большие чиновники расследовать.

— Так может, те двое затем и приезжали, — вставил парень.

— Какие двое? — насторожился Холом.

Старик бросил на внука недовольный взгляд.

— Когда-нибудь язык тебя до беды доведёт, Алгыс, — вздохнул он. — Но раз сболтнул, так выкладывай.

— Четыре дня назад заехали в гостиницу двое, сказались бродячими артистами, — затараторил мальчишка. — Один — силач разбойного вида, в куртке клёпаной и с мечом. Другой — бродячий прорицатель, худой как жердь, но халат у него воинский. Узор ещё на обшлагах интересный — вроде лианы какой-то или водоросли вьющейся. Никогда такого не видел. Думаю, он с побережья. Говор у него такой, примерно, как у Вас.

Холом почувствовал, как его сердце забилось чаще. Это не могло быть простым совпадением. Узор в виде лианы — медовой лозы — носили только шаманы святилищ, построенных одноимённой торговой компанией. А воинский храм среди них был только один — на острове Гэрэл. Неужели ему снова удалось напасть на след человека, которого увезли из Прибрежной Цитадели бунтовщики?

— Так вот, этот, который силач, расспрашивал про садовника, который в Святилище цветы высаживает. Я забеспокоился и решил с раннего утра старика предупредить. Он, даром что шаман, к нам, простым людям, по-доброму всегда относился, а тут какие-то бродяги. Но с утра меня брат задержал, и, когда я в Святилище появился, там уже эти двое были. Сначала худой что-то у садовника спрашивал, а силач в сторонке стоял. Потом стражники подтянулись, и мне спокойнее стало. Уж они-то садовника в обиду не дадут. Но потом — странное дело — силач руку поднял, а на пальце у него крупный перстень серебряный. И, вроде бы, нашим же стражникам велит садовника арестовать и худого типа в придачу. А худой в ответ из сумки белую табличку достал да как завопит: я, говорит, кувшин, полный сил, и ещё какую-то околесицу, я не разобрал. Тогда стражники силача повалили и уволокли, а на следующий день все в лес ушли. И только садовник из лесу-то и вернулся.

Страж огромным усилием воли заставил себя улыбнуться и поблагодарить парня за удивительный рассказ. Дав Алгысу несколько клеймёных дощечек "за бдительность", он поспешно вернулся в комнату и некоторое время сидел на кровати, пытаясь упорядочить бешено скачущие мысли. "Я — избранный сосуд, хранящий силу Смотрящего-в-ночь" — вот что говорил худой человек в воинском кафтане. Неудивительно, что парень не разобрал архаичного языка старых молитв и придворных церемоний. Но если "белая табличка" действительно была нефритовым оберегом Прозорливого, а худой прорицатель — человеком с острова Гэрэл, человеком, говор которого был таким же, как у Холома, то… Вывод был невероятен, но после всего пережитого страж не мог от него отмахнуться. Всё это значило, что Айсин Тукуур остался жив. И три дня назад он приказал стражникам арестовать агента или брата Ордена, действовавшего от имени кого-то из мастеров.

— Главное, что эта скотина начальник стражи ни словом об этом не обмолвился! — сердито бросил Ринчен, когда Холом пересказал ему слова сына трактирщика. — Всё, хватит церемониться! Завтра до рассвета возьмём солдат и арестуем всю эту шайку-лейку вместе с хранителем сада и алтарными служками!

Но плану этому не суждено было воплотиться в жизнь. Утром Святилище оказалось пустым. Алтарный служитель, которого солдаты вытащили из постели, лепетал, что начальник стражи пошёл к логову лесного кота искать своих людей.

— И где их теперь искать? — гневно прорычал Холом.

— Он говорил про три холма, господин, но я не знаю, где это…

— Я знаю, — неожиданно заявил солдат по имени Бугуш. — Есть такое место. Там хорошие гроты, коты в таких любят селиться. Могу отвести.

— Отлично! — кивнул страж. — Выступаем немедленно! Писарь Ринчен! Вы с помощником ждите нас в гостинице!

Старший брат поклонился, но сплёл пальцы в жесте "я буду рядом".

Улан Холом был почти уверен, что его ведут в западню. Родившийся в Улюне Бугуш был первым кандидатом на роль сообщника местных бандитов. Он вполне мог подслушать рассказ Алгыса и предупредить остальных. Но это значило, что паренёк и впрямь может скоро уйти из деревни, только не в город, а в мир мёртвых. Эта мысль заставляла стража двигаться вперёд, а приятная тяжесть древнего меча-разрядника, способного одним касанием поразить врага, дарила надежду на успех. Три таких же меча были у Ринчена и двух факельщиков, которые сейчас бесшумными тенями следовали за отрядом.

Долгий и утомительный путь закончился в каменистом овраге, зажатом между трёх холмов, обрывавшихся в него каменистыми осыпями. "Идеальное место для засады", — подумал Холом. Решив дать факельщикам больше времени, он скомандовал привал. В лесу пели птицы, на дне оврага журчал тонкий ручей, но нервное напряжение не давало насладиться коротким мгновением хорошей погоды. Наскоро перекусив, солдаты тщательно осмотрели огнеплюи, протёрли затравочные полки сухой ветошью и насыпали на них сухой порох. Нужно было торопиться: в сезон дождей солнечные часы редки и коротки, а ливень быстро превратит