– Ну, тихо-то недолго будет, – пробормотал, забывшись, нерадивый охранник, – вот узнает лорд, какого я маху дал! Или прибьет, или выгонит.

Ульф зябко передернул плечами: даже если ничего этого не случится, он сам себя с потрохами съест. Берген не Стерлинг, а ведь и там иной раз особо не разгуляешься! Шустра госпожа, да лихие люди и не таких шустрых видали. Одна, без сопровождения, еще и на рынок собиралась, значит, кошель взяла. А ну как польстился кто из тутошних на легкую добычу? Много ли там дела – затащить бабу слабосильную в темный простенок, по голове тюкнуть да и… «Тьфу! – опомнился Тихоня. – Нашел чего думать! Эдак еще и накаркаешь, пожалуй!» Он стиснул зубы и ускорил шаг, в уме перебирая все места, где за сегодня успел побывать – только чтоб других мыслей, страшных да глупых, в голову больше не лезло. Вспомнил подворье Длиннобородого, обшаренное сверху донизу – от голубятни до конюшен, вспомнил многочисленные лавки, трактиры, два постоялых двора, чей-то амбар, откуда его, Ульфа, вытолкала охрана. Уже начал было перебирать в памяти лица случайных прохожих, но, к несчастью своему, поднял голову и увидел, что почти дошел. Впереди, подернутый мелкой снежной пылью, выступал из синеватых сумерек дом конунга. Ульф тоскливо вздохнул. Идти не хотелось.

У ворот, притоптывая, торчал какой-то закутанный в плащ бугай. Тихоня, проходя мимо, не сдержался, сорвал злость – плечом пихнул неповинного да еще и рыкнул:

– Дорогу дай! Расщеперился во всю тропку, на двух возах его не объедешь!

Детина шарахнулся в сторону. Ульф только плюнул – хотел нарваться, да и тут не вышло… Норманн с сожалением поглядел вслед петляющему по снегу беглецу. А после, махнув рукой, смирился с неизбежным. «Наломал дров – отвечай», – сам себе велел он. И ступил на дорожку, что бежала к гостевому домику.

Но ни тишины, ни пустоты Ульфу там не обломилось. Еще за двадцать шагов увидел Тихоня знакомую квадратную фигуру, подпирающую плечом дверной косяк. Творимир. «Значит, лорд с дознания возвратился», – понял норманн. И, собрав волю в кулак, отправился виниться. Воеводе кивнул на ходу:

– Чего мерзнешь-то?

Тот даже головы не повернул. Знает, стало быть, что не оправдал товарищ оказанного доверия. Ну все, плакала его, Тихони, служба!.. Ульф толкнул дверь, ввалился в сени. И услышал вдруг:

– Но я же не думала, что так получится!

– А кто должен думать? Сколько раз я буду повторять одно и то же? Нэрис, ты не маленький ребенок и… Кого там еще принесло?

Судя по тону вопроса, хозяин был уставший и сердитый. Ульф запоздало попятился, тщась надеждой, что раз уж с госпожою все благополучно, то, глядишь, и его кара минует – однако не миновала. Лорд Мак-Лайон выглянул в сени, узрел смущенного Тихоню и бросил:

– Явился?.. Сядь на тюфяк и жди своей очереди. Охранничек!

Последнее слово прозвучало особенно ядовито. Ульф снова вздохнул и повиновался, втайне радуясь, что легко отделался. Хотели бы выгнать – даже войти бы не дали. Головомойки ему, понятно, никак не избежать, наверняка еще и монетой звонкой накажут, но… «Хоть в караул на три ночи подряд, – пронеслось в голове у норманна. – Небось за дело. Могли и пинка дать. Вдругорядь и шагу от госпожи не сделаю! И за утрешний ор повинюсь в первую голову». Тихоня заерзал на тюфяке, хрустя соломой. Повиниться-то можно. А вот объяснить, с чего это он так разошелся?.. Ну не сплетни же пересказывать, да еще и пьяные! Ульф недовольно тряхнул головой. Он был человек простой, с такими же простыми понятиями и правду от кривды отличал не всегда. Абы кому, ясно, на слово не верил, но зато и терялся, когда достойные мужи возводили друг на друга напраслину. Так начнешь судить да рядить – только сам же запутаешься. «Прощения попрошу, а там поглядим, – наконец решил Тихоня. – Может, госпожа и забыла уже, из-за чего весь сыр-бор начался. Ей-то небось пуще меня на орехи достанется». Успокоив себя таким манером, Ульф потянул с плеч плащ, прислушиваясь к урчащей пустоте в желудке. Вспомнил, что, кроме утренней каши, за весь день ничего не ел, бросил осторожный взгляд в сторону перегородки, из-за которой доносились голоса хозяев, и вынужден был признать, что ужина дождется еще не скоро.

Лорд Мак-Лайон мерил шагами комнатку, раздраженно жестикулируя и вслух вопрошая неизвестно кого – сколько ему еще терпеть и «талдычить как попугай о том, что знают даже малые дети». Стыдил легкомысленную супругу, вспоминал ее былые «достижения», пугал норманнской кровожадностью… Леди Мак-Лайон сидела перед мужем на табурете и шмыгала носом. Вид у беглянки был жалкий и очень-очень виноватый.

– Милый, ну я же хотела как лучше, – пролепетала она в очередной раз, и королевский советник мученически застонал.

– Лучше для кого? – прошипел он. – Для тебя? Для меня? Для Тихони?.. От слободы до подворья конунга – какой-то час ходу! Не дождался бы тебя болящий, что ли?

– Но я же тебе говорила, старик был совсем плохой, а мне…

– А тебе и в голову не пришло мужа предупредить? Я без того не знаю, за что хвататься, а тут еще и это! Трудно было хоть кого с запиской послать, чтоб мы не беспокоились?

– Да я хотела…

– Вижу!

Нэрис вновь шмыгнула носом:

– Я правда собиралась, Ивар! Но они ведь неграмотные, писчих принадлежностей в доме не держат, а деньги все на лекарства ушли, на бумагу уже не осталось…

– А мальчишку того, что тебя провожал, почему не отправила? Уж конунгово подворье долго искать не надо. Довели же они тебя как-то – Снорри этот и второй, мордастый? Кто он такой, кстати говоря?

– Соседский сын. За Малин ухаживает, – едва не плача, отозвалась супруга. – Так ведь его днем дома нет, а Снорри… Ивар, ну не сердись, пожалуйста.

– Сержусь, – отрезал лорд. – И буду сердиться! А если Ульф тебя сызнова проворонит – его выгоню к чертям собачьим, а тебя таки во Фрейхе запру! Нэрис, ну сколько можно? Сколько тебе лет? Сколько я буду… – Он, прервавшись на полуслове, посмотрел на жену и махнул рукой. – А, все равно ведь без толку. Тебе что говори, что нет.

– Ивар! – уже в голос всхлипнула та. – Ну я же не нарочно! Я думала обед приготовить, сказала Тихоне, что мне надо на рынок, а он как пошел орать! Ну, я и… думала, за час обернусь… Хотела мяса купить, корзинку новую… А потом Малин и ее батюшка… Да ты хоть представляешь, сколько там возни? Врагу клинком кровь отворять невелика задача, а ты больному попробуй – да еще когда все его семейство на локте виснет. Не могла же я его там бросить? От грудной лихорадки в три дня, бывает, сгорают, а он старый совсем, жена больная, четыре дочки… – Она утерла кулаком злые слезы и вскинула голову. – Без толку, да! Потому что ты молодой и здоровый, у тебя Творимир есть, и король Шотландии за тебя горой!.. А у того торговца – только он сам да его пирожки, без которых вся семья с голоду опухнет! Сегодня я с ними осталась и завтра останусь, коли надо будет, потому что нельзя по-другому, понимаешь?.. Нельзя!

Ивар молча смотрел на жену. Она сейчас напоминала ему маленького, растрепанного воробышка, которого и согнать бы со стола, да рука ни у кого не поднимется. «И ведь так каждый раз, – с грустью подумал глава Тайной службы. – Знаешь, что прав, а стоишь перед ней дурак дураком и слов подобрать не можешь». Он передернул плечами и сухо сказал: