Сергеев положил Марсию у переборки, под ступени трапа, и, пригибаясь, перебежал вдоль борта к Аль-Фахри. Хасан сдерживал нескольких стрелков, ведущих по нему огонь из-за контейнера. Прикрыть его из пулемета Базилевич не мог – эта часть палубы с «тачанки» не простреливалась, и араб отбивался практически один. Горящий контейнер создавал дымовую завесу, которой Аль-Фахри успешно пользовался. Не будь ее – и исход боя мог быть уже решен.

Увидев Сергеева перепачканного кровью с ног до головы, Хасан отвлекся лишь на миг, а когда понял, что кровь на Умке чужая, снова припал щекой к прикладу. Михаил жестом показал направление движения и, ловко перекатившись через пару метров открытого пространства, помчался между железными ящиками, туда, где лежали трупы убитых им бойцов Конго – у них можно было взять оружие и патроны.

Тела никуда не делись. Добычей Сергеева стал подсумок с тремя рожками для «калаша» и сам АК – тертый, с рябым стволом и с треснувшим прикладом, замотанным изолентой. Проворно, словно обезьяна, Умка вскарабкался на самый верх контейнерной пачки, и, разбежавшись, перескочил на соседний ряд. Прыжок – и Сергеев объявился ровно над Базилевичем, энергично крутившим стволом «Утеса»… Еще прыжок… Его заметили: сначала Исмаил и Гю, а уже потом Рашид с Кубинцем и остатки их воинства. Их было пятеро. Нет! Шестеро! Сергеев бежал изо всех сил, и солнце светило стрелкам в глаза – иначе его бы срезали еще до прыжка. Вокруг засвистели пули, но Михаил уже прыгнул, вложив в толчок всю силу – благо, удалось подгадать на здоровую ногу. Площадка для приземления была на три метра ниже точки начала прыжка и отстояла от нее почти на восемь метров – это почти секунда полета – Умка начал стрелять еще до толчка. Переворачиваясь в воздухе, Сергеев успел выпустить по разбегающемуся противнику полный магазин – 30 полновесных пуль калибра 7.62. И когда он, приземлившись, кубарем катился по деревянному помосту, накрытому брезентом, автомат уже был разряжен, а Пабло Кубинец и трое его бойцов, прошедших войну в Родезии, Эфиопии, воевавших в Судане и Эритрее были мертвы. Рашид успел рухнуть за деревянный короб и, с удивительной для такой туши скоростью, метнулся в проход между контейнерами. Вслед ему застрочил автомат Гю, но пули лишь высекли искры из металла. А вот один из двух оставшихся кубинцев не промазал – очередь сбила француза с ног, и он упал на палубу, зажимая простреленное бедро. Исмаил, воспользовавшись неразберихой, вдруг возник за спиной стрелка и всадил пулю ему в затылок.

Сергеев с трудом встал и сполз вниз, цепляясь за брезент. Справа ударил выстрел, и что-то тяжелое грянуло о настил рядом с Умкой. Он искоса посмотрел на еще шевелящееся тело. Все. Шесть. Этого голубя, пытавшегося повторить пробежку Умки по верхнему ярусу, сбил Хасан.

Рашид… Михаил недобро усмехнулся и, как мог шустро, заковылял вперед, отмахиваясь от едкого дыма, забивающего ноздри. Рашид, старый друг! Я иду за тобой!

Судно уже явно имело крен на левый борт. Хлынувшая в балластные танки вода нарушила равновесие, и теперь оставалось только усугубить достигнутое.

Умка на ходу перезарядил автомат, постепенно набрал ход, хоть зашибленная спина болела и ныла, но, едва выскочив на открытое пространство, понял, что опоздал. Рашид бежал по палубе, раскорячась, словно каменный краб по камням, и стрелял из-под руки по «тачанке», на которой – оскаленный, страшный, закопченный – припал к гашетке пулемета Базилевич, и пламя било вслед потомку эмиров из конуса дульного тормоза, и летели щепки из досок палубного настила…

Рашид почти добежал до укрытия, когда очередь из «Утеса» ударила в него – бедро, спина, левое плечо – и Сергеев увидел, словно в рапиде, как взлетают в воздух оторванные стальными болванками конечности. Как лопается торс Рахметуллоева, и часть его – плечо с шеей, на которой все еще разевала рот голова, ударяется в металлическую переборку и падает за леерное ограждение.

«Утес» замолчал, и теперь стало слышно, что все это время Антон Тарасович орал на одной ноте, словно падающий с вершины альпинист. Он все еще продолжал орать и трястись всем телом, приникнув к гашетке пулемета, не веря, что лента кончилась и только чуть погодя, замолк, и, обессиленный, опустился в кузов, прямо рядом с телом Конго, присутствие которого его уже не смущало.

Сергеев тоже хотел сесть. Или еще лучше – лечь, но было не до того. По заброшенным на борта абордажным лестницам лезли на судно оставшиеся в живых пираты, и среди них – Хафиз Ахмед. Из дыма вынырнул Исмаил, опираясь на которого, прыгал железнозубый Гю с перетянутой жгутом у самого паха ногой. Умка поймал пробегающего мимо Хафиз Ахмета за портупею.

– Аптечка есть?

Тот только сверкнул безумными глазами и сбросил руку Михаила с плеча.

«Мальчик искал приключений, – подумал Сергеев. – Мальчику скучно. Мальчик не в папу. И ведь не деньги ему нужны, совсем не деньги, а горячее чувство пережитой опасности, возможность убивать и рисковать».

«Тень Земли» еще больше накренилась на левый борт, словно автомобиль в крутом вираже. По палубе сновали люди, грохотал металл вскрываемых контейнеров – пираты искали ценности. Мимо Михаила, в надстройку, промчалось несколько человек – потрошить корабельный сейф. Обычная работа. Тяжела она, пиратская жизнь, но добыча обещала быть богатой, тем более что делить ее теперь надо было на гораздо меньшее количество людей.

Умка проплелся к трапу, под которым оставил Марсию. Она уже не вздрагивала, жизнь вытекла из нее и теперь медленно подсыхала, сворачиваясь, на досках настила. Сергеев сел рядом, положив на колени автомат. У него было всего несколько минут, чтобы попрощаться. Всего несколько минут. Но он успеет. Ведь прощание уже состоялось тогда, в Гаване, под тропическим ливнем, когда из-под окровавленной простыни вдруг выпала тонкая рука, и у Умки на миг остановилось сердце.

С синих индиговых небес на палубу лилось раскаленное африканское солнце. Орали чайки. Сергеев зажмурился. Все, что случилось – уже случилось, ничего не поправишь, ничего не изменишь, ничего не вернешь. Но остался вопрос, на который он так и не получил ответа.

– Еще один вопрос, – Сергеев понимал, что если его расчет оказался неверным, то придется импровизировать, а устраивать цирк на небольшом пятачке с двумя автоматчиками и начисто лишенной сентиментальности барышней с пистолетом, было развлечением сомнительной приятности. – Последний… Мне сказали, что у нас с тобой есть сын. Это так?

Она замерла с поднятым оружием, приоткрыла рот, потом передумала: пистолет, остановившийся было на полпути, продолжил свое движение. Опять остановился, уже нацеленный Михаилу в грудь. Их взгляды столкнулись. Она явно хотела, что-то сказать, но не успела.

Остался вопрос, на который не ответит никто и никогда.

Остался вопрос.

Когда Блинов показался на выходе из таможни, Вика отметила, что Владимир Анатольевич сильно похудел со времени их последней встречи. Он никогда не выглядел младше своих лет, но сейчас, может быть, из-за обвисшей после диеты кожи, может, из-за того, что жизнь вдалеке от событий политической жизни не была ему медом, казался минимум шестидесятилетним.