Саймон потер едва заметный шрам на шее, памятку о человеке, чьи пальцы теперь свисали с его Шнура Доблести. Здесь он не заработает ни новых шрамов, ни почета… – мелькнула мысль. Даже в том, как он попал на Сайдару, не было его заслуги; эта победа принадлежала трудолюбивым гениям-транспортникам. Кому-нибудь из умников, придумавших, как просверлить в сфере помех дыру и послать в нее Ричарда Саймона – пинком под зад, тычком в спину… И если он не совершит великого деяния – здесь, на Сайдаре! – то так и останется жалким подопытным кроликом. Без чести и славы!

Подумав о великом деянии, Саймон ухмыльнулся и начал мысленно загибать пальцы. Итак, он побывал в жилище и в лавочке, в отеле и на заводе, у радиотелескопа и на станции Пандуса – можно считать, на двух… Другие дома, гостиницы и супермаркеты интереса не представляли, как и прилегающая к ним местность. Скалы тут были, бесспорно, живописными, а рощи – очаровательными, но вряд ли кто-то прячется в них, избрав судьбу питекантропа. Скорее стоило предположить, что Судный День на Сайдаре свершился – как персональный подарок праведникам, и что теперь все апи, от высших чинов до последнего адепта, пребывают в раю. А чтобы грешники не могли последовать за ними, воздвигнута божьим промыслом сфера помех…

При этой мысли Саймон расхохотался и, запустив двигатель, вырулил на проспект, ведущий к храму. В храмах он еще не был, а этот являлся наиглавнейшим из всех; быть может, в нем разгадка тайны? В нем – или, скорее, в канцелярии Верховного Конклава, в компьютерных файлах, записях и сейфах с документами… В конце концов, не могли же эти апи испариться без следа!

С тихим покорным урчанием глайдер двинулся вниз, вдоль блестящего желоба монорельса на титановых опорах, мимо домов с палисадниками и тротуаров, выложенных мрамором и кое-где переходивших в пологие чистые лестницы, мимо витрин магазинов и изящных решеток, ограждавших парки, мимо стаек роботов, суетившихся там и тут, словно огромные крабы на морском берегу. Вскоре здания сделались выше, парки исчезли, дорога выровнялась, а потом резко пошла вверх, взбираясь на склон довольно крутого холма. Он тоже не был природным образованием: глыбы базальта, сложенные в мнимом беспорядке, создавали странную и чарующую гармонию. Справа над дорогой нависала огромная статуя Бога-Отца, с простертыми руками и развевающейся бородой; он как бы колдовал над первобытным хаосом, повелевая глыбам сдвинуться, сгладить острые углы, закружиться по предписанным орбитам, и породить жизнь. Другой монумент, подальше, изображал Бога-Сына, со Святым Духом в виде голубя на левом плече и весами в правой длани – напоминание о грядущем судилище, где будут взвешены и исчислены все человеческие грехи.

Ричард Саймон, истребивший не один десяток жизней, был, разумеется, грешником. Однако он без страха ехал вперед, утешаясь мыслью, что все его клиенты являлись отъявленными негодяями, по коим веревка плачет, и попали, конечно, на сковородки Сатаны. И Пономарь, сизокрылый голубь, и живодер Сантанья, и заносчивый князь Тенсинг Ло, и маньяк Дагана, и многие, многие другие… Без своего Шнура Доблести Саймон не мог уже вспомнить всех, кого проводил из лесов войны в пустыню смерти. А леса все не оскудевали добычей…

"Форд” замер перед порталом огромного храма. Как и у прочих молитвенных домов, стены его были совершенно глухими, и только над самой землей темнели широкие амбразуры – для роботов-уборщиков, как было уже известно Саймо-ну. К дверям – или, скорее, вратам трехметровой ширины – вела лестница с десятью ступеньками, в обрамлении колонн; каждая пара колонн соединялась поверху стрельчатой аркой, украшенной золотыми буквами на лазоревом фоне. Арки постепенно понижались, так что восходивший па лестнице мог прочитать все надписи разом.

Саймон вылез из глайдера и запрокинул голову. “НЕ СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА” – бросилось ему в глаза. Потом – “НЕ ПРОИЗНОСИ ИМЯ ГОСПОДА ВСУЕ”, “ПОЧИТАЙ РОДИТЕЛЕЙ ТВОИХ”, “НЕ УБИЙ”, “НЕ ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ”, “НЕ УКРАДИ”, “НЕ ВОЗЖЕЛАЙ ДОМА БЛИЖНЕГО СВОЕГО”… Десять ступеней, десять арок, десять заповедей… По крайней мере половину из них ему случалось нарушать.

Пожав плечами, Саймон взошел к вратам. На вид они были бронзовыми, с чудными барельефами, изображавшими страсти Господни, и он подумал, что такую красоту нельзя взрывать или калечить лазерным лучом. Возможно, он мог бы пробраться в храм через одну из амбразур, но этот способ был недостоин человека, вступающего в святилище. Он подумал, что запирали его не божественные руки, а то, что закрыто одними людьми, может быть вскрыто другими. Под всеми этими барельефами и благородной бронзой наверняка стоял компьютерный замок, а с ними Саймон умел справляться преотлично.

Он вернулся к машине, обозрел все десять заветов, задержавшись на том, где бог не советовал вламываться в чужой дом, и пробормотал: “Дай богу богово, кесарю – кесарево, а домушнику – хорошую отмычку”. Затем полез в ранец и вытащил плоский диск дешифратора. С его умением и с этим приборчиком вскрыть любой замок не составляло проблем.

Снова поднявшись по ступеням, Саймон приложил дешифратор к дверной створке и активировал его. Теперь полагалось поскучать пару-тройку минут, пока электронная отмычка не прозондирует все хитрые запоры, не разберется с паролями и кодами и не выплюнет их туда, где подслушанное будет прочитано, а прочитанное – одобрено. Обычно дешифратор сам справлялся с этой задачей, но иногда просил о помощи, и Саймон, опытный взломщик, был готов ее оказать.

Ему уже слышался лязг капитулирующих запоров и скрежет отпираемых замков, когда он внезапно сообразил, что эти звуки идут не с другой стороны дверей, а откуда-то снизу, будто бы из-под земли. Движимый скорее инстинктом, чем разумом, он скорчился за колонной, затем упал и стремительно покатился по ступеням. Над его головой блеснула фиолетовая молния.

КОММЕНТАРИЙ МЕЖДУ СТРОК

Дейв Уокер расположился в кресле-качалке на заднем дворике своего коттеджа. В руках у него был стакан, у ноги – полупустая бутылка “Коммандос”, а под креслом валялась еще одна, сухая, как пески Восточной Пустыни на планете Аллах Акбар. Старый вяз простирал над ним свою зеленую крону, парившую легким облачком в синеве орегонских небес, а сами небеса были мирными, теплыми и ласковыми. Но Уокер в них не смотрел.

– Что, недоволен? – произнес он, разглядывая огромного змея, свернувшегося в траве. Затем отхлебнул глоток, зажмурился и, облизнув губы, спросил:

– Беспокоишься за хозяина, приятель?

Питон приподнял голову и протестующе свистнул. Дик Две Руки вовсе не был его хозяином; братом, другом, на худой конец – существом, которое полагалось охранять и защищать, но никак не хозяином. Впрочем, рыжему двурукому в кресле таких тонкостей их взаимоотношений не понять. Животных он рассматривал как слуг или как жаркое, а Каа, мудрый старый змей, не был ни тем и ни другим.

– Беспокоишься, я вижу, – сказал Уокер. – А зря! Хозяин твой парень не промах: если в палец вцепится, так доберется и до ушей… или до печенки… – Пригубив из стакана, он добавил:

– Так что ты не тревожься, вернется он, непременно вернется. И я от тебя наконец избавлюсь, пиявка-переросток.