Он садится, велит принести вина. Прислуживает Кристоф.

– Этот головорез у вас на все руки мастер, – замечает посол. – Не он ли пытал мальчишку Марка?

– Прежде всего никакой Марк не мальчишка. А во-вторых, никто его не пытал. По крайней мере, – уточняет он, – не пытал в моем присутствии, по моему приказу, с моего согласия или разрешения, высказанного прямо или косвенно.

– Я гляжу, вы готовитесь к суду, – говорит Шапюи. – Веревка с узелками, угадал? Веревку затягивают на лбу. Грозились выдавить Марку глаза?

Его охватывает гнев.

– Возможно, там, где вы росли, так и делают. Что до меня, то я впервые слышу о таком способе.

– Значит, дыба?

– Будете в суде, сами решите. Мне приходилось видеть людей после дыбы. Не здесь, за границей. Их приносили на руках, а Марк подвижен и гибок, как в дни, когда плясал до упаду.

– Как скажете. – Шапюи доволен, что задел его. – А как поживает ваша королева-еретичка?

– Смела как львица, нравится вам это или нет.

– К тому же горда, но ничего, скоро ее гордость усмирят. И никакая она не львица, а одна из ваших лондонских кошек, что орут по ночам на крышах.

Он вспоминает о черном коте, жившем когда-то у него в доме. Кота звали Марлинспайк. Несколько лет кот рыскал по окрестным помойкам, дрался, отстаивая территорию, пока однажды не исчез, отправившись, как свойственно его племени, на поиски лучшей доли.

– Как вам известно, – говорит Шапюи, – многие придворные наносят визиты принцессе Марии, дабы предложить свои услуги, когда придут новые времена, а они не за горами. И только вы всё сидите сиднем.

Черт подери, думает он, когда мне ездить, я и так разрываюсь на части, сместить королеву Англии – это вам не шутка.

– Надеюсь, принцесса простит мое отсутствие. Я тружусь ради ее блага.

– Теперь вам необязательно называть ее «принцессой», – замечает посол. – Разумеется, она будет восстановлена в правах наследования. – Шапюи ждет. – Принцесса Мария надеется, все ее сторонники надеются, император надеется…

– Надежда – великая добродетель, однако посоветуйте ей не принимать гостей без разрешения короля. Или моего.

– Она не может запретить им. Они все ее старые слуги. Посетители стекаются толпами. Грядут новые времена, Томас.

– Король – хороший отец и будет рад примириться с дочерью.

– Его величество мог бы почаще проявлять отцовские чувства.

– Эсташ… – Он замолкает, знаком отпускает Кристофа. – Я знаю, вы старый холостяк. А дети? У вас ведь есть дети? Да не пугайтесь вы так! Мне любопытно. Пора нам узнать друг друга ближе.

Посол рассержен сменой темы.

– В отличие от вас я не путаюсь с женщинами.

– А я бы с радостью принял ребенка в семью. Женщины никогда не пытались навязывать мне детей, а я бы не стал отказываться.

– Возможно, эти дамы хотели поскорее от вас отделаться? – предполагает Шапюи.

Ответ посла заставляет его расхохотаться.

– Что ж, вполне возможно! А теперь, дорогой друг, ужинать.

– Впереди у нас много пиров! – Шапюи сияет. – Как только конкубина умрет, Англия вздохнет спокойно.

* * *

Даже узникам Тауэра, как бы горько ни оплакивали они свою судьбу, не сравниться в глубине отчаяния с королем. Днем его величество в тоске бродит по дворцу, являя собой иллюстрацию к Книге Иова. Вечером в сопровождении музыкантов отправляется вниз по Темзе, в гости к Джейн.

У дома Николаса Кэрью, несмотря на все его красоты, есть один существенный недостаток: от реки до него восемь миль. Не слишком удобно для путешествий даже долгими июньскими вечерами, ибо король не желает расставаться с Джейн до самой темноты. Будущую королеву перевозят в Лондон. Толпы любопытных перемещаются вслед за ней в надежде разглядеть неясный силуэт: склоненная шейка, опущенные глаза. Зеваки штурмуют ворота, подсаживают друг друга.

Братья Джейн, желая купить любовь лондонцев, не скупятся на подарки. Пущен слух, что Джейн – истинная благородная англичанка, наша, не то что Анна Болейн, которую многие до сих пор считают француженкой. Однако толпа недоумевает и даже негодует: разве не следует королю жениться на знатной принцессе из дальних стран, вроде Екатерины?

– Джейн прячет деньги в сундук, на случай если король передумает, – рассказывает ему Бесс Сеймур.

– Так надлежит поступать нам всем. Надежно запертый сундук еще никому не помешал.

– А ключ прячет на груди.

– Умно! Кому придет в голову туда сунуться?

Бесс лукаво улыбается.

Тем временем весть об аресте Анны распространяется по Европе, и – хотя Бесс невдомек – каждый час Генриху приходят новые предложения. Император надеется, что королю придется по душе его племянница, португальская инфанта, за которой обещают четыреста тысяч дукатов, а принц Луис мог бы составить партию принцессе Марии. А если королю не понравится инфанта, в запасе есть герцогиня Миланская, хорошенькая юная вдовушка с немалым приданым.

Для тех, кто верит в предзнаменования, настало занимательное время. Страшные истории из книг вершатся наяву. Королева в тюрьме, ее обвиняют в прелюбодеянии. Потрясены основы государственности, самой природы. Духи мертвых маячат в дверных проемах, стоят у окон, подпирают стены, стремясь выведать тайны живых. Колокол звонит сам по себе, не потревоженный человеческой рукой. В пустых комнатах кто-то яростно спорит, шипение висит в воздухе, словно горячий утюг опустили в воду. Доселе благоразумные прихожане испытывают непреодолимое желание кричать во весь голос в церквях. Женщина протискивается сквозь толпу и хватает его лошадь за уздечку. Прежде чем стражник оттаскивает ее, она успевает крикнуть:

– Храни нас Господь, Кромвель, что о себе думает король? Сколько жен ему потребно?

В кои-то веки щечки Джейн окрашивает румянец. Или это лишь отсвет ее платья нежного оттенка желе из айвы.

Показания, обвинительные акты, петиции перемещаются между судьями, обвинителями, генеральным прокурором, лорд-канцлером. Каждая стадия процесса вытекает одна из другой и призвана породить мертвые тела в строгом соответствии с законом.

Джорджа Болейна ввиду его знатности будут судить отдельно, вслед за прочими обвиняемыми. В Тауэр приходит судебный приказ: послать за злодеями.

Доставить обвиняемых, а именно: Уэстона, Брертона, Смитона и Норриса в Вестминстер, на суд. Кингстон отправляет их на барке. Двенадцатое мая, пятница.

Вооруженные стражники ведут их сквозь толпу беснующихся зевак, делающих ставки. Игроки верят, что Уэстон выйдет сухим из воды: его семейство не дремлет. Что до прочих, тут шансы равны: половина – за то, что казнят, половина – за то, что помилуют. На Марка Смитона, который во всем сознался, никто не ставит, гадают лишь, повесят ли его, обезглавят, сварят живьем в кипятке или сожгут, если только король не придумает для него что-нибудь особенное.