учились несколько лет. Их образование и навыки потеряли ценность, а работа больше не могла быть источником товаров и услуг. Мужьям, привыкшим определять себя через внесемейные роли, было труднее, чем женам, принять семейные стратегии выживания. Женщины чаще, чем мужчины, обращались к религии, а мужчины чаще, чем женщины, начали серьезно пить. Высокие показатели мужской смертности были следствием злоупотребления алкоголем и стрессов, а также ухудшения системы здравоохранения и астрономических цен на лекарства.

Этот кризис часто ощущался как кризис маскулинности — как на личном уровне, так и на политическом. Из центра Советского Союза, одной из двух могущественнейших стран мира, Россия превратилась в нищую попрошайку на международном финансовом рынке и поставщицу сексуальных услуг. Поскольку национальная доблесть всегда представлялась как нечто мужское, национальное унижение переживалось как потеря мужественности. То, как вводились эти экономические изменения, сделало эту потерю еще болезненнее. Приход рыночной экономики ознаменовался торжеством маскулинности. Старая советская система, как заявляли российские психологи, не давала мужчинам должного выхода для естественного мужского поведения. Рынок же, напротив, требовал и вознаграждал такие мужские качества, как склонность к соперничеству и агрессивность. Но в этой новой среде, где ценность человека определялась ценностью того, что он в состоянии купить, большинство мужчин оказались не победителями, а побежденными. Даже если доход работающих мужчин превышал заработок работающих женщин, как обычно и бывало, на зарплату большинства мужчин теперь можно было купить гораздо меньше, чем раньше. И в отличие от женщин, чьи семейные обязанности, какими бы обременительными и изнурительными они ни были, служили все же и источником удовлетворения, мужчины исполняли только одну роль — кормильца, которая теперь в особенности стала мерилом их мужественности. Ни к чему не способные на рынке, утратившие авторитет в семье, мужчины находили один выход для своего гнева в агрессивной, часто замешанной на насилии маскулинности бульварной литературы и кино, а другой — в более скрытом домашнем насилии, которое в постсоветский период было впервые признано и, очевидно, только возрастало.

Новые возможности

Женщинам, стремившимся противостоять постсоветской реакции и растущей феминизации бедности и отстоять место для женщин в новом гражданском обществе, пришлось вступить в трудную борьбу. В начале 1990-х годов экономический кризис и распад социальной сферы породили волну новых организаций. Большинство этих групп были посвящены взаимопомощи, обучению или переподготовке на рабочем месте; они пытались заполнить пустоту, оставленную рушащимся государством. Эту тенденцию поддержал даже почтенный Комитет советских женщин. Преобразовавшись в 1991 году в Союз женщин России, он начал проводить бесплатные курсы повышения квалификации для женщин, официально зарегистрированных в качестве безработных. К началу 1994 года в Министерстве юстиции России было зарегистрировано более 300 женских объединений; бесчисленное множество других действовало неофициально. Высококвалифицированные специалисты, на чье мышление повлияли зарубежные поездки и контакты с западными феминистками, возглавили многие организации феминистской ориентации. Эти организации были очень разными: какие-то — маленькими, низовыми, какие-то охватывали всю страну, имея местные отделения и головной офис в Москве. Разделяя стремление улучшить положение женщин, они применяли самые различные подходы. Они организовывали конференции, агитировали за кандидаток, организовывали благотворительные акции для помощи женщинам и детям, создавали группы поддержки для матерей-одиночек или женщин — деятелей искусства, создавали кризисные центры для жертв изнасилований и горячие линии по вопросам домашнего насилия, издавали журналы и информационные бюллетени и многое другое. Одну из своих крупнейших побед движение одержало в 1992 году, когда Верховный Совет выставил на рассмотрение законопроект «О защите семьи, материнства, отцовства и детства», серьезно ущемлявший права женщин в общественной жизни. Если бы этот закон был принят, основным субъектом многих гражданских прав, таких как владение квартирой или земельным участком, стала бы семья, а не отдельный индивидуум. Законопроект предполагал, что женщины с детьми до 14 лет должны работать не более 35 часов в неделю. Женское движение успешно мобилизовалось, чтобы добиться отклонения этого законопроекта: лоббировало депутатов парламента, публиковало критические статьи и организовало «шквал из примерно 400 негативных отзывов в виде писем, факсов и телеграмм» [Sperling 1999: 114].

Однако таких впечатляющих побед было немного. Женщинам было нелегко добиваться включения женских проблем в политическую повестку дня. Когда квоты на женское представительство отменили, количество женщин, избираемых в руководящие органы, резко сократилось. С более чем 34 % делегатов в Верховные Советы республиканского уровня в 1970–1980-х годах доля женщин упала до 5,4 % в России и 7 % в Украине[341]. Центристская женская партия «Женщины России», хорошо показавшая себя на выборах 1993 года, всего два года спустя в значительной степени потеряла поддержку населения. Те женщины, которым удавалось избраться, часто сталкивались со снисходительным или даже враждебным отношением со стороны мужчин, и это затрудняло для них участие в дебатах. Галина Старовойтова, избранная в Госдуму в 1995 году, вспоминала случай, когда пыталась выступить депутат Бэла Денисенко. Спикер Руслан Хасбулатов отключил микрофон, у которого она стояла. Включив микрофон после того, как этого потребовали другие депутаты, Хасбулатов затем грубо спросил: «Ну, что вы хотели еще сказать?» Растерявшись, она ответила: «Но вы нанесли мне удар ниже пояса». На что Хасбулатов отреагировал: «Я не имею ничего общего с тем, что у вас ниже пояса» и снова выключил микрофон[342]. В том же 1995 году правый политик-популист Владимир Жириновский схватил за волосы депутата Евгению Тишковскую, а позже заявил, что якобы «защищался от ее сексуальных домогательств» [Sperling 1999: 138]. Несмотря на все усилия феминисток и других женщин-активисток, политика оставалась мужской игрой, хотя ее арена и расширилась.

Активистки, выступавшие за права женщин, сталкивались с бесчисленными трудностями. У них не было даже языка, на котором можно было бы выдвигать важные для женщин требования: нужные слова были уже «узурпированы» советским руководством. «Эмансипация, освобождение, равенство — все это были грязные слова из сталинского прошлого, употреблявшиеся лишь с откровенной иронией». Большинство приравнивало феминизм к «борьбе с мужчинами». «Феминизм в России был ругательным словом, оскорблением» [там же: 65]. Более того, даже тем женским организациям, которые имели схожие цели, трудно было координировать свои усилия. Большинство организаций работали в условиях ограниченного бюджета. Потребность в финансовых ресурсах вела к ожесточенной конкуренции за иностранную помощь, часто приводившей к расколу. Структурируя свои проекты в соответствии с требованиями иностранных финансирующих организаций, они в каких-то случаях пренебрегали местными потребностями.

Наиболее успешные женские организации постсоветской эпохи часто имели мало общего с феминизмом. Важнейшей из них оставался Комитет солдатских матерей, значительно расширившийся после распада Советского Союза. Работая в условиях крайней нужды, он продолжал отстаивать права солдат и играл ведущую роль в акциях протеста против войны в