положение, подобное июльским дням 1917 года, когда Алексинский, Переверзев и Керенский «выдумывали большевистский шпионаж в пользу Германии». Вожди оппозиции заявляют при этом: «Мы, ученики Ленина (!!), готовы, если этого потребует пролетарское дело, пройти вновь и через такой этап». ЦК и ЦКК считают ниже достоинства партии опровергать эту жалко-клеветническую аналогию по существу. Однако ЦК и ЦКК считают своим долгом обратить внимание на политический смысл этого заявления оппозиционных вождей. Что значит проводить такую аналогию с Керенским и т. д.? Это значит считать ВКП(б) контрреволюционной партией. Это значит считать СССР не пролетарским государством, а государством победившей контрреволюции. Что значит заявление о готовности «вновь пройти и через такой этап»? Как проходили этап Керенского и июльских дней большевики? Они проходили этот этап, подготовляя свержение государственной власти. Следовательно, если заявление Зиновьева, Смилги и т. д. имеет какой-нибудь смысл, то этот смысл есть расшифровка и углубление тезиса Троцкого о Клемансо. Ибо с Керенскими не дискутируют, а их свергают.

Заявления делались не с тем, чтобы переубедить, а с тем, чтобы делегитимировать. Исторические параллели носили зловещий характер: оппонент повторял шаги лиц, уже давно отправленных в мусорный ящик истории.

Ссылка на то, что ОГПУ взяло «только» технику, имеющуюся «в любом советском учреждении», поистине смехотворна, – продолжал ответ ЦК оппозиционерам, – но она точно так же целиком разоблачает оппозицию. Авторы заявления не могут не понимать, что одно дело – легальная техника советских учреждений, работающая под руководством партии, и совсем другое – нелегальная техника нелегальной организации, работающая против партии. Для всякого партийца ясно, что когда авторы заявления ставят эти принципиально различные вещи на одну доску, то они разрывают с партией, разрывают с режимом пролетарской диктатуры. Таким же смехотворным и антипролетарским является и аргумент относительно беспартийных членов нелегальной организации. Авторы заявления не могут не понимать, что одно дело, когда беспартийные (даже военспецы) являются работниками партийных или государственных учреждений, и совсем другое, когда они являются «работниками» нелегальной антипартийной (и, следовательно, антисоветской) организации. Для всякого партийца ясно, что когда авторы заявления ставят и эти две принципиально различные вещи на одну доску, то они разрывают с партией и разрывают с режимом пролетарской диктатуры.

3) Заявление т. Зиновьева и других целиком разоблачает оппозицию и в деле о военном заговоре. Касаясь вопроса об арестованных беспартийных, заявление т. Зиновьева и др. говорит: «Мы не знаем, кто эти арестованные» (стр. 2). И далее: «Разве не было случая, когда в числе сотрудников „Правды“ оказался человек, позднее расстрелянный за подготовку покушения против Бухарина?» (стр. 3). И еще дальше: «Это (т. е. возможность „облипания“ белогвардейцами) может случиться с каждым большевиком». Но если все это действительно так, то на каком же основании оппозиция в лице т. т. Преображенского, Серебрякова и Шарова выставила в своем письме требование «немедленного освобождения всех арестованных по данному делу»? На основании того, что «мы не знаем»? Или на основании того, что «это» может случиться с каждым большевиком? Разве кто-либо требовал освобождения покушавшегося на Бухарина? А т. т. Преображенский, Серебряков и Шаров требуют освобождения явно антисоветских элементов. А тов. Зиновьев и др. солидаризируются с письмом Преображенского, Серебрякова, Шарова. Следовательно, здесь налицо общее «требование» оппозиции об освобождении буржуазных интеллигентов, которое есть не что иное, как укрывательство подозрительных элементов, защита блока не только с беспартийными интеллигентами, но и блока этих последних с элементами, открыто стоящими по ту сторону баррикады и помышляющими о военном путче. <…>

4) ОГПУ в своем заявлении отвечает на вопрос тов. Зиновьева и др. о том, кто был бывший врангелевский офицер, к которому обращались Щербаков и Тверской. Обыскивая Щербакова и Тверского, ОГПУ шло по следам контрреволюционеров и совершенно неожиданно для себя натолкнулось на организацию, связанную с оппозицией. Вместо того, чтобы опомниться и увидеть всю опасность облипания силами контрреволюции, что неизбежно при методе работы оппозиции, последняя переходит к обелению и защите буржуазных интеллигентов, строящих нелегальную организацию и имеющих в своей среде людей, помышляющих о военном заговоре (показания арестованных имеются в ЦКК и доступны любому члену ЦК в любое время).

Ответ завершался угрозами:

ЦК и ЦКК заявляют, что они не позволят <…> сорвать план подготовки к XV съезду партии, установленный последним объединенным пленумом. ЦК и ЦКК заявляют, что они не допустят раскола партии и примут все меры к тому, чтобы обуздать дезорганизаторов и отстоять единство партии. ЦК и ЦКК заявляют, что они отсекут железной рукой всякую попытку втянуть во внутренние дела ВКП буржуазно-интеллигентский сброд вроде Щербаковых и Тверских и их охвостья из военных путчистов, стремящихся к свержению режима пролетарской диктатуры.

Вскоре последовал последний раунд эпистолярной перепалки. Не собираясь оставить последнее слово за Политбюро, Троцкий, Зиновьев, Евдокимов и другие повторяли 4 октября 1927 года то, о чем уже не раз писали в сентябре:

Партийный съезд не собирался два года. Около двухсот старых большевиков, в том числе 13 членов ЦК и ЦКК, выработали к XV съезду платформу, в которой подвергли критике политику Центрального Комитета в рабочем вопросе, крестьянском, промышленном, национальном, в вопросах международной политики, Коминтерна и внутрипартийного режима. Политбюро по предложению Сталина запретило платформу большевиков-ленинцев (оппозиции), тогда как его прямая обязанность была напечатать платформу к сведению всей партии. <…> Они с тревогой говорили сами себе: «Партия, пожалуй, спросит: а что это за платформа, ради которой жертвуют собою старые хорошие партийцы, обстрелянные в боях? Верно ли, что эта платформа антипартийная?» <…> Наиболее злостные аппаратчики решили: перекрыть платформу таким обвинением, чтоб испугать партию, заставить ее шарахнуться в сторону, не дать ей выслушать ни доводов, ни убеждений и провести «выборы» на XV съезд под указку аппаратной верхушки. С этой целью выдвинуто было бесчестное обвинение в связи оппозиционной «типографии» с белогвардейским военным заговором. В этом вопросе каждый член партии обязан разобраться.

Вожди оппозиции не сомневались в «единственном выводе», вытекающем из фактов: «Один и тот же агент ОГПУ вел наблюдение над военными заговорщиками и над коммунистами, готовящими к XV съезду платформу большевиков-ленинцев (оппозиции). <…> Дело о военном заговоре никакого отношения к перепечатке оппозиционной платформы большевиков-ленинцев не имеет». В этом случае были уместны следующие вопросы: «„Кто должен был делать этот военный переворот в ближайшем будущем?“ „Какая группа? Организация? Лица?“ На эти вопросы нам сообщили лишь, что расследование по делу продолжается. Но если расследование только происходит, то, казалось бы, надо подождать конца. Наше предложение создать комиссию для расследования с участием членов ЦК и ЦКК (оппозиционеров) отклоняется. Клевета забегает вперед, не дожидаясь никаких расследований». Далее вопросы в цитируемом обращении от 13 сентября 1927 года стали чисто