Стас верно чувствует мое настроение в затянувшейся паузе. Я слышу, как он волнуется, да и сам закипаю на месте, добела сжимая рот.

– Слушай, Рыжий, не лезь. Виктор, я серьезно. Только сунешься, Вардан сразу поймет, что ты в интересе и повернет дело в свою пользу. Пацан не маленький уже, пусть сам за свои слова отвечает. Тем более, что мы здесь ни при чем!

Я молчу, и друг с беспокойством окликает меня в трубку:

– Бампер, твою мать! Ты вообще слышишь меня?

– Слышу, Фролов, не вопи, – сцеживаю я, вспоминая мокрую от дождя Коломбину, появившуюся на пороге моего кабинета. – Думаю.

– И?

– Не получится остаться в стороне, я встречусь с Варданом.

– Тогда я звоню Люку, пусть подключается. Не нравится мне все это. За пустой наезд надо отвечать!

– Не надо, Стас. Не срывай Илюху, сам разберусь. Будь на месте, я подъеду.

Но еду я не к клубу, а к съемной квартире, где, конечно же, нет Коломбины. Ее телефон по-прежнему отключен, и я клянусь себе, что это первый и последний раз в нашей жизни, когда не знаю, где она и что с ней. Когда разрываюсь между делом и сердцем, желая наплевать на первое и броситься на поиски моей девчонки. Но я знаю, что должен помочь ее другу, иначе она, чего доброго, обвинит себя в его возможных проблемах, пусть этому придурку Медведу жизненно необходимо преподнести хороший урок. Впрочем, как и самой Колючке понять, что мужчина на то и мужчина, чтобы самостоятельно нести ответственность за свои слова.

Я постараюсь объяснить это ей максимально доходчиво и как можно скорее. Желательно этой же ночью. Упрямство, испуг, каприз – неважно, что заставило ее спрятаться от меня, я больше никогда не лягу спать один.

Теперь у нее есть Рыжий, и ей придется со мной считаться. С тем, что я болен ею, и это не излечить.

* * *

– Не говори Егорычу, где Мишка, – прошу я Фьючера, когда он останавливает мотоцикл у подъезда моего дома и провожает меня взглядом. – Если вдруг застанешь его отца в «Шестой миле», наври что-нибудь. Пусть дядя Сеня спит спокойно, попробуем сами вытащить Медведа.

– Окей, Закорючка.

– Сейчас поднимусь и сброшу тебе ключи от Глаши. Я быстро.

– Тань? – Олег останавливает меня у самых дверей, заставляя оглянуться. – Уверена, что твой отец не будет против?

– Я объясню ему. Тебя и твоих ребят он знает, если вы справитесь за час и обещаете вести себя мирно…

– Я о другом, – настаивает парень, и мне приходится упрямо поджать губы.

– Это мое дело.

Фьючер соглашается, кивнув головой. Он достаточно долго знаком со мной.

– Хорошо. Думаю, уложимся быстрее. Носков и Митяня уже ждут на месте, дело за тобой.

За мной, это верно, и я захожу домой, чтобы сбросить у стены сумку и переодеться. С порога окликаю отца, но натыкаюсь на гнетущую тишину в квартире и погашенный свет.

Странно, дверь оказалась не заперта… Где Снусмумрик и Элечка? Почему так тихо? Я уже успела привыкнуть к тому, что они здесь почти прописались и мальчишка в мое отсутствие спит в моей комнате. Разрешила, да, после того, как отец признался, что Пашке там нравится. Все равно последнее время бываю дома все реже…

– Па-ап! Где ты? Па-ап?

– Здесь, дочка. – Очень спокойное и тихое, прозвучавшее из кухни – Здесь, Танечка.

Я едва не падаю, запнувшись о ковровую дорожку, когда несусь навстречу родному голосу.

– Па-ап…

– Ну что ты, Тань? Чего испугалась, дочка?

А я сама не знаю чего. Просто влетаю в комнату и падаю в руки шагнувшему навстречу отцу, обнимая его под грудью. Мы так и стоим с ним, прислонившись друг к другу, обмениваясь знакомым теплом, когда я понимаю вдруг, что реву.

Да что это со мной?

– Где Элечка, пап? Почему так тихо? Вы что, поссорились?

– Нет.

Запах. Знакомый запах «Captain Black», который ни с чем не спутать, находит меня, и я поднимаю голову. Заглядываю с тревогой отцу в глаза.

– Она была здесь, да?

Я не называю имени, не говорю вслух так редко произносимое «мама», но отец понимает меня:

– Да, была. Ушла вот совсем недавно.

– А Эля? Снусмумрик? Она…

– Видела. Эля ушла с сыном, решила нам не мешать.

Я не знаю, что сказать, и просто сглатываю тугой ком, перехвативший горло. Снова обнимаю отца, думая о своем: зачем он отпустил ее? Свою маленькую неприметную мышь, так похожую на современную Джейн Эйр, которая внесла в его жизнь столько тепла? Даже если пришла мать? А вдруг она больше не вернется? Тихая скромная Элечка? Как мы все будем жить? Как я буду жить без Снусмумрика? Как?

– Пап?

– А?

– Скажи, что она вернется к нам. Пожалуйста.

И снова мы понимаем друг друга без слов.

– Обязательно вернется. Обязательно, Таня! Я… мне кажется, я люблю ее.

Вот это признание. Сорокалетний Андрей Крюков, самый замечательный мужчина в мире, внезапно теряется от нечаянно сказанных им слов, и тут же прячет подбородок в мою макушку.

А я? Что чувствую я, услышав такое признание? Крепко обнимая когда-то всецело принадлежащего мне и только мне отца?

Я чувствую, как сердце сжимается, а слезы текут и текут. Ну, я и нюня. Жалкая, слабая девчонка. Но выдержка никогда не была сильной стороной моей натуры, и я громко утираю нос.

– Извини, дочка. Виноват.

Крюков тяжело вздыхает, крепче прижимает меня к себе, а я улыбаюсь, целуя его в щеку.

– Глупости! Ты сказал ей, да?

На этот раз речь не об Элечке, но мне не нужно объяснять.

– Сказал. Мы оформим развод в самое ближайшее время, Эсмеральда не против. Мы давно уже чужие люди.

– Я знаю. Она сказала мне.

– Вчера, дочка. Я видел на празднике… Твоя мама сделала несколько фотографий на телефон. Ты была такая красивая. Веришь, я смотрел на тебя, на свою девочку, и у меня тряслись руки. До сих пор вот дрожат.

– Почему?

Ладонь отца гладит мои волосы.

– Я был рядом, но так и не заметил, когда ты выросла. Когда стала такой взрослой. Скажи Виктору, пусть приезжает в гости, мы будем вас ждать.

И я понимаю, что мой отец самый лучший!

– Скажу, пап. Непременно скажу!

Я обещаю и признаюсь, когда мы оба успокаиваемся.

– Пап, я ненадолго. Мне надо спешить. Но я обязательно, слышишь! Обязательно завтра приеду к тебе! С Рыжим! И к Элечке, и к Снусмумрику, только, пожалуйста, пожалуйста, пап, больше не оставайся один, хорошо?

И он обещает: