Послышались далекие гудки. Когда она уже собиралась повесить трубку, раздался щелчок.

– Неврологическое отделение.

– Могу я поговорить с мистером Лашапелем? – Ей пришлось кричать, так как мимо прогрохотал грузовик.

– С кем?

– С мистером Лашапелем. – Сара заткнула пальцем другое ухо. – Это Сара, его внучка. Вы можете меня соединить с ним? Он в четвертой палате.

Последовала пауза.

– Не кладите трубку.

– Алло? – послышался другой голос.

– Это Сара. Можно мне поговорить с мистером Лашапелем?

– Здравствуй, Сара. Это сестра Доусон. Сейчас принесу ему телефон. Но предупреждаю: его состояние ухудшилось. Если у тебя там шумно, ты можешь не расслышать, что он говорит.

– Он в порядке?

Сестра замешкалась, и у Сары упало сердце.

– Во сколько ты придешь? Хочешь, я организую встречу с врачом для тебя и твоей приемной семьи?

– Сегодня я не смогу.

– Хорошо. Он в порядке, но с речью плохо. Говори громче. Связь не очень хорошая. Я тебя с ним соединяю.

Шаги, скрип двери. Приглушенный голос: «Мистер Лашапель, это ваша внучка. Я приложу трубку вам к уху, хорошо?»

Сара затаила дыхание.

– Папá?

Тишина. Какой-то звук. Или ей показалось, мешал шум проезжающего транспорта. Она зажала рукой другое ухо. Снова голос медсестры:

– Сара, он тебя слышит. Говори, что хотела ему сказать, но не жди ответа.

Сара сглотнула.

– Папá? – повторила она. – Это Сара. Я… я не смогу прийти сегодня.

Какой-то звук, потом приглушенный голос медсестры:

– Он тебя слышит, Сара.

– Папá, я в Дувре. Мне пришлось взять Бо. У нас возникли кое-какие сложности. Я тебе звоню, чтобы сказать… – У нее сорвался голос. Она зажмурилась, приказала себе взять себя в руки, чтобы он не догадался по голосу, какие чувства ее обуревают. – Мы с Бо направляемся в Сомюр. Я не могла сказать тебе раньше.

Подождала, вслушиваясь, пыталась угадать его реакцию. Тишина, до боли гнетущая. Она перебрала в уме миллион вариантов, и чем дольше длилась пауза, тем меньше решимости у нее оставалось.

– Прости, Папá! – крикнула она в трубку. – Я бы этого не сделала, если бы не пришлось. Ты знаешь. Ты ведь знаешь! – Она заплакала, соленые слезы капали на бетонный пол. – Только так он в безопасности. Я в безопасности. Не сердись, пожалуйста, – прошептала она, зная, что он не услышит.

По-прежнему тишина.

Сара беззвучно плакала, пока трубку снова не взяла медсестра.

– Ты все сказала, что хотела? – бодрым голосом спросила она.

Сара утерла нос рукавом. Она отчетливо видела, как дед лежит в постели: на лице застыло беспокойство, едва скрываемый гнев. Она чувствовала его осуждение, несмотря на его беспомощность и большое расстояние. Разве он мог ее понять?

– Сара? Ты еще здесь?

Она шмыгнула носом.

– Да, – сказала она неестественно высоким голосом. – Да, я вас слышу. Грузовик проехал. Я в телефонной будке.

– Не знаю, что ты ему сказала, но он просит передать… – (Сара зажмурилась, чтобы удержать слезы.) – Он говорит «хорошо».

Пауза.

– Что?

– Да. Это точно. Он говорит «хорошо». Он кивает. Все в порядке? До скорого.

Возвратившись в кабину грузовика, Сара отвернулась к окну, чтобы скрыть покрасневшие глаза. Распустила волосы, спрятала лицо. Ждала, когда Том заведет мотор.

Хорошо. Папá сказал «хорошо».

Том выжидал. Когда наконец она взглянула на него, он посмотрел на нее очень внимательно:

– Ну, дочка, ничего не хочешь мне сказать?

В благотворительные скачки он не поверит. Ровным голосом она рассказывала ему историю, которую про себя репетировала все утро. Глаза чистые, выражение нейтральное.

– Во Францию, – повторил он. – Ты едешь во Францию участвовать в благотворительных скачках, чтобы собрать средства для людей, перенесших инсульт. И у тебя нет никаких документов.

– Я думала, я оформлю документы в Дувре. Хотела попросить вас помочь.

Они сидели в придорожном кафе. Он взял ей кекс к чаю. Кекс лежал перед ней на тарелке в упаковке из пластика, влажный и твердый.

– И ты путешествуешь одна.

– Я очень самостоятельная.

– Да, я заметил.

– Вы мне поможете?

Том откинулся на спинку стула и с минуту изучал ее. Потом улыбнулся:

– Знаешь что, Сара? Хочу стать твоим спонсором. Дай твои подписные листы.

У нее расширились глаза, и она отвернулась, но он успел заметить.

– Мне кажется… я оставила их в рюкзаке.

– Понятно.

– Но вы поможете мне оформить нужные документы для Бо, чтобы мы могли продолжить путь?

Он хотел что-то сказать, но передумал. Отвернулся к окну. За окном поток автомобилей с загруженными багажниками на крышах устремился к паромному терминалу. Она теребила упаковку кекса. На ней не было срока годности. На вид, его могли изготовить три года назад.

– У меня есть падчерица, на тебя похожа, – тихо сказал он. – Когда ей было столько же, сколько тебе, она постоянно влипала в разные неприятные истории. И все по большей части потому, что никому ничего не рассказывала и надеялась справиться со всем сама. Со временем, именно со временем… – он грустно улыбнулся, вспомнив о чем-то, – нам удалось ее убедить, что нет на свете ничего настолько ужасного, о чем нельзя было бы рассказать. Слышишь? Ничего.

Но Сара не была с ним согласна. Все ее неприятности начались с того, что она сказала правду. Если бы она не сказала Наташе правду о Папá в первый вечер…

– Сара, у тебя неприятности?

Она напустила на себя непроницаемый вид. Странно, но ей хотелось извиниться за это. Ничего личного, хотелось ей сказать. Но разве не ясно? Может оказаться, что вы такой же, как остальные. У вас благие намерения, но вы не понимаете, какой наносите вред.

– Я ведь уже сказала, – повторила она ровным голосом. – Участвую в благотворительных скачках.

Он поджал губы, не столько неприязненно, сколько устало. Отпил кофе.

– Джеки вчера не хотела тебя оставлять, сама знаешь. Она носом чувствует неприятности.

– Я ей заплатила.

– Заплатила.

– Не хуже других.

– Конечно. Обычная девочка-подросток, которая пытается перевезти лошадь через пролив.

– Послушайте, я могу вам тоже заплатить, если проблема в этом.