Не сильный удар. Так, легкий тычок. Но Шалмана будто парализовало. Тело налилось свинцовой тяжестью, ноги онемели. Паренек просто толкнул его рукой, и он свалился на шконку. Шалман не в силах был даже пошевелиться.

— Это не твое место, — откуда-то издалека до него донесся нудный голос. — Это место Анатоля…

Шалман бы кивнул в ответ. Но шея закостенела. Можно было сказать «да». Но язык не повиновался ему.

Никогда еще он не был в таком идиотском положении. Вроде бы в сознании, а тело непослушное. С ним сейчас можно было делать все что угодно. Он совершенно беспомощен. Каким-то особенным ударом владеет этот каратюга…

Паренек махнул рукой. Появились педики, они схватили Шалмана и легко, как пушинку, перебросили его грузное тело на шконку возле параши.

— Может, подарим ему свою любовь? — спросил кто-то.

Шалман едва не лишился чувств от страха.

— Можно, — кивнул каратюга.

Сильные руки перевернули Шалмана на живот. Кто-то стащил с него штаны. Осталось только лечь на него. Шалман с ужасом ожидал этого рокового для себя момента.

— Хотя нет, — покачал головой каратюга. — Может, он не хочет нашей любви… Пусть пока так полежит…

С голой задницей, раком Шалман пролежал всю ночь. Время от времени к нему подходил каратюга. И «закреплял» его в неподвижной позе — тыкал пальцем в одно и то же место…

И только ближе к утру он перестал тревожить его. Мало-помалу Шалман обретал контроль над своим телом. В конце концов, он окреп настолько, что смог натянуть на себя штаны, закрыть свою драгоценную задницу. Драгоценную, потому что ее так никто и не тронул.

Все утро Шалман вел себя тише воды, ниже травы. Все боялся, что к нему подойдет каратюга и снова «выключит» его. Может, эти педики предпочитают заниматься любовью в качестве десерта на завтрак…

Но никто так и не тронул его. А ближе к обеду Шалмана вытянули на допрос.

Его ждал Светлов.

— Ты чего такой бледный? — Он встретил его гадкой усмешкой.

— Спал плохо, — буркнул Шалман.

— Чего так? Штаны сползали?.. Шалман все понял. Это Светлов «облагодетельствовал» его соседством с гомосеками.

— Нет…

— Сползали, я знаю, — продолжал насмехаться Светлов. — Ничего, сегодня ночью тебе подпорку в задницу вставят, чтобы штаны не сползали…

— Не надо, — попросил Шалман. И потупил взгляд.

— Ночью у тебя было много времени. Надеюсь, ты вспомнил, кто пользуется услугами отморозков…

Кто-то пользуется услугами отморозков. А кто-то сегодня попользуется самим Шалманом. Напихают ему во все щели и даже фамилии не спросят… Нет уж, дудки.

— Одного только знаю…

— Кто?

— Мазай.

— Знакомая личность…

Неудивительно, что Светлов Мазая знает. Он ведь не просто мент. Он упертый мент, волкодав. Он весь криминальный расклад столицы знает. А Мазай в этом раскладе не последняя величина.

— Только ты не раскатывай губы, начальник. Отморозки на Мазая через посредников выходили…

— А это уже не твои проблемы, Шалман. Твоя проблема в одном — задницу свою сохранить. Пока это тебе удалось. А дальше посмотрим…

На этом разговор закончился. Светлов исчез. А Шалмана отвели в его камеру. В ту, в которой он чалился с самого начала. В ту, где его уважали. А не в ту, другую, где его хотели «любить»…

* * *

Лара никак не могла привыкнуть к этой чертовой работе. Каждый день по четыре часа подряд стоять на карачках, в чем мать родила. Ее спина — вместо карточного столика.

Сегодня она стояла в кругу четырех здоровяков с бандитскими рожами. В простынях, как в туниках, сытые, пьяные, после парилки, они резались в карты. И с силой лупили ее этими картами по спине.

Но для нее это не боль. Напротив, ей даже нравилось, когда карты с силой хлестали ее по спине. Будто массаж… А вот стоять четыре часа неподвижно — это настоящая каторга. Одно утешение — клиенты не пользуют ее как женщину. С этим в заведении строго. И если кто начнет домогаться, ты вправе подняться и уйти. И хозяин не обругает за это.

Сегодня клиенты попались вроде бы ничего, спокойные. Она просто стояла и ждала, когда закончится игра и ее отпустят. А карты монотонно так хлещут по спине…

И вдруг страшная боль. И запах паленой плоти. Лара закричала как резаная. Вскочила на ноги, карты посыпались с нее.

— Не, ну писец, в натуре! — заорал кто-то. — Ты хоть врубай, что творишь, Мазай! Какого хрена ты об эту тварь сигарету затушил?

— А она вместо пепельницы, — загоготал тот, кого назвали Мазаем. — Чо, в натуре, не видишь, гы-гы!..

— Хреновая пепельница, вон «стары» все, в натуре, на пол ссыпались… А может, ты спецом это сделал, Мазай?

— Ты на кого волну гонишь? Да мне знаешь, какая карта шла! И все на фиг… Из-за этой суки!..

— И мне масть конкретно перла, — сказал еще кто-то.

— И мне…

Какой-то там Мазай тут ни при чем. Во всем виновата она, Лара. Конечно, она, кто же еще?..

Крепыш с бандитской рожей схватил ее за волосы, задрал вверх голову. И занес над ней раскрытую ладонь…

* * *

Светлов с Вершининым прождали Мазая до полуночи. Вместе со своими друганами, такими же криминальными авторитетами, он с шести вечера пропадал в одном спортивно-оздоровительном клубе для крутых.

У Мазая своя «бригада». И сам он птица не низкого полета. Не так-то просто взять его за жабры. Нет на нем какой-то конкретной вины. Повяжешь его, а завтра на тебя налетит стая горластых адвокатов. И начнут клевать со всех сторон.

Но это ладно. К такому Светлов привычен. Ну, получит выговор от начальства за незаконное задержание. Одним больше, одним меньше… Плохо другое: ничего не скажет ему Мазай. Какие отморозки? Какие бомжи?..

А вдруг все же удастся взять его на пушку?.. Светлов не привык надеяться на авось. Но деваться некуда. Время его поджимало. Некогда ему было ждать, когда Мазай созреет для «делового» разговора.

Ровно в двенадцать дверь в сауну открылась.

— Внимание! — бросил в эфир Вершинин.

Светлов представил, как напряглись собровцы. Надоело им томиться в засаде. Пора проехаться танком по криминальным элементам.

Их бы уже давно пустили в дело. Но Светлов решил использовать их только при задержании Мазая. В тот момент, когда он будет выходить из сауны. Один или с дружками — это уже детали. В самом клубе шум поднимать не стоило.

Игорь ожидал увидеть Мазая. Но увидел какую-то девчонку. Она вылетела из дверей. Совершенно голая. Растянулась по асфальту. И тут же двери с шумом захлопнулись за ней.