«Ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками, — писал тогда известный немецкий писатель-антифашист Лион Фейхтвангер. — Многих, видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности, этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир».

Конечно, телевидение еще не появилось, и не так просто было представить себе реальную картину советской жизни. Но и полностью изолировать себя от внешнего мира кремлевским властителям не удалось. Помогало им одно: многие просто не могли (и не хотели!) верить вестям, поступавшим из-за железного занавеса.

А через границы просачивались сообщения, из которых можно было составить представление о масштабах невиданного террора. Опубликовал открытое письмо Сталину бывший командующий революционным флотом и бывший полпред Федор Федорович Раскольников. О методах работы НКВД рассказал оставшийся за границей Вальтер Германович Кривицкий, который в середине тридцатых возглавлял крупную нелегальную резидентуру советской военной разведки в Западной Европе.

Советские чиновники совсем плохо понимали внешний мир.

Полпред в Швеции Александра Михайловна Коллонтай приехала по делам в Москву. В дверях Совнаркома встретила Ворошилова: «Он как-то по особенному мне обрадовался. У некоторых тепло души завалили кучи неотложных деловых бумаг, приказов, протоколов. Встретишь Ворошилова и точно перенесешься в годы Гражданской войны. В нем все еще живо что-то от луганского рабочего-горняка. Ворошилов не стал «сановником» и не боится уронить свое достоинство. Он прост и искренен…»

— Что-то там у вас повсюду слаба поддержка рабочих масс, — недовольно заметил полпреду нарком обороны. — Поднять надо массы за мир, за разоружение, за нас…

А из Москвы приходили все новые известия. Заключен пакт с Гитлером. Всякая «антигерманская» пропаганда прекращена, о преступлениях фашистов советская печать больше не упоминает. В руки гестапо сотрудники НКВД передают немецких эмигрантов-коммунистов, бежавших из нацистской Германии в СССР и надеявшихся на помощь братьев по классу. В Германию, ведущую войну против всей Европы, мчатся советские железнодорожные составы со стратегическим сырьем. Началась война с маленькой Финляндией, советская авиация бомбила Хельсинки, и это возмутило Европу. Война с Финляндией едва не стала поводом для открытых действий Англии против Советского Союза. Управление специальных операций готовило диверсии на советских нефтяных объектах. А добровольцы-горнолыжники тренировались во французских Альпах, ожидая отправки в Финляндию. Они должны были стать своего рода «интернациональной бригадой» и помочь финнам противостоять Красной армии.

В этой ситуации в Лондоне появляется роман Артура Кёстлера «Слепящая тьма». Его публикация отрезала автора от советского читателя, которому Кёстлер был известен как мужественный журналист, написавший книгу (переведенную тогда в Москве) о зверствах франкистов в разорванной гражданской войной Испании и приговоренный ими к смертной казни. Кёстлер был коммунистом, приезжал в Советский Союз. Но после выхода книги автор был зачислен в разряд антисоветчиков.

Вся система жизнедеятельности ГУЛАГа, естественно, тогда, перед войной, не была известна Кёстлеру. Он пользовался первыми, часто случайными свидетельствами, опирался на свой опыт пребывания во франкистских застенках в Испании, что-то по-писательски домыслил. Поэтому советский тюремный быт выглядит у Кёстлера не таким уж жутким (чай с лимоном, возможность общаться с другими заключенными и надзиратель, любезно передающий табак из камеры в камеру), а поведение самих заключенных — более смелым, уверенным и суверенным, чем это было в действительности.

Артур Кёстлер был воспитан в духе старого времени. Глубины человеческого падения, открытые ХХ веком, еще не были им изведаны, равно как и способность тоталитарной системы обходиться с человеком как с мягким воском.

Роман «Слепящая тьма», переведенный в нашей стране лишь почти полвека спустя, — попытка потрясенного человека понять, что произошло в стране, которая была Меккой всего коммунистического и левого движения, чьи успехи и неудачи воспринимались как собственные, в стране, ради блага которой жертвовали всем, даже жизнью, в стране, в которую стремились, чтобы жить и работать на стройках коммунизма.

Никогда еще наша страна не имела столько друзей, которые — не по обязанности, не по дипломатическому протоколу и не из выгоды — искренне желали Москве добра. Они по-разному относились к тому, что происходило в Советском Союзе. Но даже те, кто уже многое видел и понимал, говорили себе: СССР — единственное государство, исповедующее социализм и противостоящее Гитлеру и фашизму. Во имя прекрасной идеи и будущей схватки с фашизмом обо всем остальном нужно молчать.

Вот почему одни продолжали, закрыв на все глаза, публично восхищаться Советским Союзом. А другие не принимали во внимание никакие расчеты и говорили то, что видели. В их книгах о советской системе не злорадство и удовлетворение, а боль и горе, рожденные крушением мечты…

Не враждебная пропаганда, которой приписывают сверхчеловеческое могущество, а преступления и ложь сталинской системы оттолкнули от идеи социализма и Советского государства многих из тех, кто был им предан. Пугающее расхождение между реальной политикой и красивыми лозунгами образовало ловушку, в которую попадали преданные друзья Советского Союза. Не наделенные демагогическим даром, умением выворачивать наизнанку прежние формулы, они не знали, как объяснить невероятное сближение коммунистической Москвы с нацистским Берлином, режим наибольшего благоприятствования, создаваемый правительству Адольфа Гитлера.

Издававшаяся в Москве для иностранцев (в основном для коммунистов) газета «Москоу дейли ньюс» в номере 12 апреля 1938 года написала, что каждый немец, живущий в Советском Союзе, — агент гестапо, а каждый японец работает на японскую разведку. Это сообщение потрясло читателей.

Недавние поклонники советского эксперимента оказались в тупике. В Европе по-прежнему ловили каждое слово Москвы. Лексика словно бы не менялась, но смысл действий казался непостижимым. Начиналось мучительное раздвоение личности: поклонники и приверженцы нашей страны пытались внушить себе и другим то, с чем внутренне сами не могли смириться.

В Берлине шли дискуссии — что делать с Россией? Германия, Италия и Япония 27 сентября 1940 года в Берлине подписали соглашение о политическом и военно-экономическом союзе сроком на десять лет. Так, может быть, включить Россию в состав стран оси и превратить в долговременного союзника? Или же обезоружить Россию внезапным ударом и навсегда обезопасить себя с востока?

Советский полпред в Италии сообщил в Москву о беседе с вождем итальянских фашистов Муссолини:

«Сегодня в 12.30 был принят Бенито Муссолини. Он встретил меня у дверей своего огромного кабинета. Во время беседы Муссолини был любезен и по окончании аудиенции проводил меня до дверей кабинета…