Но даже если бы результат тех исследований был «положителен», трудно счесть новое оружие более людоедским, чем любое другое ядерное оружие стратегического назначения. Что гуманней — сжечь население города термоядерным взрывом или утопить его в гигантской волне? О такого рода дилеммах, в сущности, никто и не думал. Дилемма была другая: произойдет ли ядерное самоубийство человечества, или нет? Вскоре после изобретения термоядерной бомбы было осознано, что все виды стратегического оружия создаются не для применения, а для устрашения. Древняя формула войны и мира почти не изменилась: хочешь мира, устрашай потенциального агрессора.

Устрашение потенциального агрессора — это серьезное дело. И Сахаров им занимался «не за страх, а за совесть», но еще и по инерции, не продумывая и передумывая заново стратегическое устрашающее равновесие — неустойчивое равновесие. Для иллюстрации этого своего настроя он и рассказал историю о несостоявшейся Царь-торпеде. При этом он, недовольный своей интеллектуальной инерцией, фактически возвел на себя напраслину. Сахаров «нафантазировал» лишь новый двигатель для торпеды — «прямоточный водопаровой атомный реактивный». А слова «я решил…», создающие впечатление, что он был инициатором самой «людоедской» торпеды, позволили ему не раскрыть секрет, что в СССР реально разрабатывалось оружие такого рода.

Потенциальная агрессия, устрашение, политические иллюзии и оружейные фантазии были реалиями того мира, в котором жил Сахаров в «героический период» его жизни. Этот, во многом иллюзорный мир рождал «ощущение исключительной, решающей важности работы для сохранения мирового равновесия в рамках концепции взаимного устрашения (потом стали говорить о концепции гарантированного взаимного уничтожения)».

В иллюзорном мире жил и Хрущев. Судя по его воспоминаниям, он толком не понимал возражений Сахарова против испытаний, но понимал, какого рода силы двигали физиком, который перечил ему. И поэтому испытывал к нему что-то вроде благоговения, сказал о нем — после еще двух противостояний: «нравственный кристалл среди ученых».[332] А когда после испытаний 1961 года Хрущеву дали на утверждение наградной список и он не увидел там имени Сахарова, потому что тот-де был против испытаний, то возмутился. И Сахаров получил свою третью звезду Героя Социалистического Труда.[333]

Иллюзорный мир Сахарова дал трещину год спустя.

Самый страшный урок

Этот год — 1962-й — Сахаров назвал «одним из самых трудных» в его жизни. Прежде всего рухнула его надежда — «весьма наивная», как он напишет позже, что сверхмощный взрыв 1961 года остановит испытания во всем мире. Совсем наоборот. США возобновили испытания уже через две недели после СССР. Это означало, что они были вполне готовы и только ждали сигнала. И как с цепи сорвались: за год около двухсот советских и американских взрывов отравили атмосферу Земли.

Рубежом в биографии Сахарова оказался взрыв, намеченный на сентябрь 1962-го. Точнее — два взрыва. Собирались испытать заряд в двух вариантах — очень похожих, как считал Сахаров. К тому времени он уже привык измерять мощность взрыва количеством будущих жертв от радиоактивного отравления атмосферы. В данном случае это было шестизначное число. Но, главное, Сахаров был уверен, что «два параллельных испытания — это было ничем не оправданное излишество» и что «без всяких потерь для обороноспособности страны можно одно из испытаний отменить». И поставил это себе целью. Он тогда был заместителем научного руководителя Объекта Харитона. В общем, Харитон вовсе не был «ястребом» и в 1961 году даже присоединил свои усилия к сахаровским, чтобы отменить намеченные испытания, но безуспешно. Год спустя он уже и не пытался помогать Сахарову.

Два варианта-близнеца готовились двумя Объектами.

По примеру США, в СССР в 1955 году был создан второй ядерно-оружейный центр — Челябинск-70. И, как и при капитализме, довольно быстро стали формироваться конкурентные отношения двух центров.

С ревностью смотря на ажиотаж вокруг стамегатонного — но «бесполезного» в военном отношении — заряда, в Челябинске придумали, как, уменьшив мощность до все равно огромных — 10 Мт, уместить его в ракету. Аналогичная идея возникла и в Арзамасе. При некотором конструктивном отличии оба заряда имели очень близкие характеристики.[334]

Чтобы предотвратить дублирующее испытание — и дублирующее человеческое жертвоприношение — Сахаров предпринял беспримерные действия. Он специально летит на второй Объект (это было его единственное посещение). Он жертвует вариантом, который готовился его сотрудником и конструкции которого он сам отдавал предпочтение. Он старается убедить министра Славского. Он, наконец, звонит Хрущеву, который в тот момент находился в Ашхабаде. Но терпит поражение:

Ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал.

Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях!

А что победило? Прямолинейно военное мышление: чем больше испытаний, тем лучше. Служебное честолюбие. Инерция и самовоспроизводство военно-промышленного комплекса.

В начале 1961 года президент Эйзенхауэр в своей прощальной речи сказал американцам, что они должны предохранять себя от чрезмерного влияния военно-промышленного комплекса».[335] В сентябре 1962-го Сахаров обнаружил, что предостережение американского президента относилось и к его социалистической стране. При социализме не было прибылей корпораций, но была прибыль в виде социального положения и, соответственно, всех возможных социальных благ.

Машина советского военно-промышленного комплекса победила Сахарова в сентябре 1962 года.

Он уже не мог думать, что чего-то важного не знает о внешней политике или о том, как капиталисты ведут переговоры. Тут было все внутреннее, техническое, все перед его глазами.

Иллюзорный мир дал трещину, и понимание своей личной ответственности стало еще острее.

Московский договор о запрете испытаний 1963 года

В отчаянных попытках предотвратить дублирующее испытание Сахаров пригрозил министру:

Если вы [это решение] не отмените, я не смогу больше с вами работать. Вы меня обманули.

Но угрозу эту не выполнил. Было у него слишком важное дело, которое он взял на себя за несколько месяцев до того и которое очень хотел довести до успешного конца. Тем более что на других не мог надеяться.