– Я возьму свою десятку, – сказал я. – А Яслиториум мы не трогаем.

Посмотрев на меня, вдовствующая графиня улыбнулась.

– А вашему Послушнику мужества не занимать, – одобрительно промолвила она. – Полагаю, из него получится замечательный слуга.

– Мы предлагаем больше, – продолжал Фоддер, не обращая на меня внимания. – Мы предлагаем роды первого уровня, от представителя семейства Фарнесуортов мужского пола; выкармливать ребенка будете вы, окружив его любовью и заботой.

– Вот как? – удивилась вдовствующая графиня. – И какую суррогатную мать вы предложите? Нам не нужна сумасшедшая Джонси, а Аврора не позволит Токкате оставаться беременной дольше первых девяти недель. Конечно, подошла бы та, которую зовут Лора Строугер, но она еще несовершеннолетняя. Никто не одобрит то, чтобы ребенок вынашивал ребенка.

– Нет, – сказал Фоддер, – не Джонси, не Токката – и определенно не Лора. Я предлагаю… себя.

Наступила тишина, затем Злодеи переглянулись и расхохотались.

– Семени у нас достаточно, нам нужен здоровый горшок, чтобы посадить и вырастить его. И пусть вы самой высшей пробы, – добавила графиня, окидывая взглядом впечатляющее тело Фоддера, – такое предложение нас не устраивает. Хватит тянуть, выдергивайте чеку, и пусть Зима примет в свои объятия всех нас, – или отдайте девчонку Строугер, когда она повзрослеет, или Послушника мыть посуду. Переговоры окончены.

Однако Фоддер не колебался ни мгновения. Я недоуменно таращился на него, гадая, к чему он клонит. Он передал мне «Голгофу».

– Если кто-либо что-нибудь затеет, выдергивай чеку.

– Будет сделано, – ответил я, говоря совершенно искренне.

Десять лет – большой срок, и если вспомнить предыдущие случаи принужденной домашней работы, на самом деле его можно считать пожизненным. Первые три года человек борется, к пятому смиряется со своим уделом. К концу восьмого он приспосабливается, а к десятому становится преданным слугой, скорее всего, с собственной семьей и обязанностями. Похищенные редко возвращаются назад.

– Вы имеете полное право посмотреть товар, который покупаете, – сказал Фоддер, расстегивая пуговицы куртки.

Пять минут спустя мы тронулись в обратный путь, поставленная на предохранитель «Голгофа» лежала в вещмешке, Фарнесуорты остались счастливы, воск с оттиском перстня на поспешно нацарапанном соглашении еще не застыл.

– Всегда лучше схватить лисицу за хвост и договориться о мире, – объяснил Фоддер. – Главная задача Зимой – обеспечить благоприятный исход для большинства, но, разумеется, так, чтобы всем было хорошо.

– Ты мог бы отдать меня.

Фоддер посмотрел мне в лицо.

– Нет, – решительно произнес он, – мы так не поступаем. Ты молодой и неопытный, ты сбит с толку, и тебе нужно помогать всеми силами.

Этого я не мог отрицать; пожалуй, Фоддер как нельзя лучше оценил меня.

– Я перед тобой в долгу, – сказал я, – но ты собираешься выносить ребенка и отдать его – Злодеям. Тебя это не смущает?

– Я сирота в шестом поколении, – сказал Фоддер. – На протяжении двух столетий мои предки воспитывались в Приютах, не зная своих биологических родителей. Злодеи до омерзения заносчивые, и к тому же англичане, но они хорошие родители – мой ребенок на несколько поколений вперед улучшит здоровье их династии. Перемирие будет продолжаться, а тебе не придется мыть посуду. Это Зимний кодекс.

Фоддер меня выручил. Это приятное чувство несло с собой огромную ответственность. Придет время, и мне придется рисковать всем ради другого человека, и так дальше, нерушимая цепочка Зимнего братства, протянувшаяся в грядущие столетия, как это было многие столетия до нас. В это мгновение я осознал, что такое быть Зимним консулом, и понял, что больше не хочу быть никем другим.

Несколько минут мы ехали молча.

– Кто-нибудь еще знает? – наконец спросил я.

– Здесь никто, и ты никому не скажешь. Я возьму двухлетний отпуск, до тех пор, пока она не родится. С деньгами придется туго, но – что ж, хей-хо.

Снова последовало молчание.

– Можно спросить, почему?

– Что почему?

– Почему ты тот, кем не являешься?

– Все мы в чем-то те, кем не являемся, – сказал Фоддер. – Каждый из нас застрял где-то между тем, кем хотел бы быть, и тем, кем может быть. И нет никаких «почему». Тут главное – чувствовать, что поступаешь правильно.

– Я тебя понимаю, – согласился я. – И спасибо.

Фоддер мог бы не предупреждать о том, что я должен хранить его тайну. Я унесу ее с собой в могилу. Оставшуюся часть пути я вспоминал изумление на лицах у Фарнесуортов, уставившихся на обнаженное тело Фоддера, стоящего на снегу, под лучами Зимнего солнца: крепкое, мускулистое, атлетическое, чисто валлийское, физически соответствующее тому полу, который он предпочел, – но с редко встречающимися и крайне желательными темно-рыжими тигриными полосами на его светлой зимней шерсти.

– Я так понимаю, поездка завершилась успешно, – сказала Джонси, смазывавшая переднюю ведущую звездочку своего Снегохода из масленки размером с ее руку.

– Мое обаяние помогло нам одержать верх, – подтвердил Фоддер. – Оно, а также несколько Долгов, Услуг и пятьдесят килограммов бананового «Несквика» – плюс косвенная угроза применить «Голгофу».

– Боевая «Голгофа» у нас всего одна, в музее, – заметила Джонси. – Ты что, взял учебную?

– Щедрые обещания – секрет любой кампании, – пожал плечами Фоддер.

Он отправился в Консульство, чтобы доложить обо всем Токкате, а я задержался с Джонси.

– Успех сделки правда решили Долги и «Несквик»? – спросила та.

– Ага, – подтвердил я. – Долги и «Несквик». Фоддер великолепный переговорщик. Где обнаружили тело Неда?

– Недалеко от того места, где нашли его одежду. Он был погребен под снегом, и если не считать выражения удивления, застывшего у него на лице, мы так и не смогли понять, отчего он умер. О, и твоя теория насчет того, что к этому причастна Грымза, похоже, верна – у Неда отсутствовал мизинец. Если только ты сам его не отрезал. Но ты ведь этого не делал?

– Нет, не делал. Значит, ты действительно веришь в Грымзу?