— Кто это — Билл Клинтон?

— Черт побери, Майкл, что с тобой?! Клинтон — это президент.

— Соединенных Штатов?

Рамон уставился на меня. Похоже, он никак не мог поверить, что я не шучу, а говорю серьезно.

Мы еще немного посидели у окна, потягивая виски и глядя в темноту за окном. На улице было холодно и дул резкий ветер, от которого стекла в рамах дрожали. Почему-то я чувствовал раздражение.

— Вот что, Рамон, — сказал я наконец, — давай договоримся раз и навсегда: я тебе не лакей и не мальчик на побегушках, и ты не должен говорить твоей шпане, твоим долбаным доминиканским молокососам, будто я на тебя работаю, потому что это не так, понял?

— Майкл, я думал…

— Понял или нет, черт возьми? — перебил я, повысив голос.

— Да, — грустно сказал Рамон.

Он поставил стакан и провел ладонью по макушке. Макушка его была почти что лысой, и жест этот, по-видимому, сохранился у Рамона с прежних времен, когда волосы у него на голове еще росли. Потом Рамон глубоко вздохнул, явно собираясь произнести речь. Я откинулся в кресле и расслабился.

— Я вот что хотел сказать, Майкл: я ничего не знаю о твоем прошлом, а ты ничего не знаешь о моем, но уверяю тебя: моя жизнь — не банальная история о мальчике, который убежал из дома и приехал в Нью-Йорк, чтобы торговать на улицах кокаином. Я — не какой-нибудь бандит с большой дороги. Меня воспитывал дядя, а он был образованным человеком. Правда, было время, когда я делал что хотел и никто мне был не указ, но к шестнадцати годам я уже твердо знал, что на черном рынке сумею заработать гораздо больше, чем любым законным способом. Я занялся контрабандой, наркотиками… Но для меня наркотики только средство для достижения цели, способ накопить первоначальный капитал, не больше. Когда у меня будет действительно много денег, я займусь чем-нибудь доходным: недвижимостью, строительством и так далее. Вот увидишь — у меня все будет как сейчас у Бланко…

— Мы называли его Темным, — сказал я, чтобы прервать поток его красноречия. У меня не было настроения выслушивать исповедь Рамона.

— Почему? — удивился он.

— Так… Просто кличка.

— В общем, я буду как он — уважаемый человек без единого пятнышка на репутации. У меня будут дома, земельные участки… Может быть, буду баллотироваться на выборах в законодательное собрание штата. Видишь ли, я хотел бы принести пользу своим землякам, городу. Не знаю, что ты обо мне думаешь, Майкл, но самому себе я кажусь неплохим человеком. Ей-богу, неплохим! Во всяком случае, я не эгоист, который все гребет под себя.

— Да ты крэк продаешь тем, кто дошел до точки.

Рамон поморщился и слегка отпрянул:

— Я же объяснил: это только средство… А как говорили иезуиты, если цель хороша, то для нее и все средства хороши.

— Не стоит себя обманывать, Рамон.

— Я и не обманываю. Я все продумал, все рассчитал… Конечно, могут быть и жертвы, но это, так сказать, неизбежное зло.

— Когда я служил в армии, там было несколько человек, похожих на тебя. Сержантов, инструкторов… Разыгрывали из себя добряков и тоже сокрушались о жертвах… Чушь все это.

— Ты служил в армии? — переспросил Рамон с таким видом, словно я только что сообщил ему нечто поразительное.

— Да.

— В Ирландии?

— Нет, в Англии.

— Тебя замели?

— Я сам пошел.

— Но зачем?

— А черт его знает! Слушай, Рамон, ты меня лучше не отвлекай. Я хотел сказать, что такие люди, как ты — они все говорят совершенно правильно, но на деле…

— Минуточку, Майкл, ответь мне сначала на один вопрос. Почему ты пошел в армию, если тебя никто не заставлял?

— Говорят же тебе — не знаю! Давай не будем об этом, ладно?

— У тебя что-то случилось, — грустно сказал Рамон. — Какая-то беда. Вот ты и завербовался в армию.

— Ничего у меня не случилось.

— Нет, случилось.

— Со мной ничего не случилось, Рамон. В любом случае это не имеет никакого отношения к гребаной армии.

Он улыбнулся очевидной противоречивости моего заявления и покачал головой.

— Дело не только в том, что ты из Ирландии. Наверное, я никогда не пойму тебя до конца, — сказал Рамон.

— Я тоже никогда не пойму тебя и, честно говоря, не думаю, чтобы мне этого очень хотелось, — парировал я.

Рамон рассмеялся и встал, чтобы принести из кухни бутылку виски. Владевшее нами напряжение несколько спало.

— Слушай, Рамон, не в службу, а в дружбу расскажи мне о Дермоте. Он был чем-то вроде пробного шара, правда? Ведь это ты все подстроил… Я хочу сказать — это ты убедил его пойти против Темного, правда?

Рамон сел в кресло и снова налил мне полный стакан. Несколько секунд он раздумывал над вопросом, потом слегка наклонил голову.

— Скверно это все получилось, — промолвил он наконец. — У меня, конечно, был свой интерес, но дело было не только во мне… Сказать по правде, я был уверен, что мы сумеем защитить Дермота. Я не думал, что его убьют. Это была моя ошибка.

— Но ты уже тогда положил на меня глаз, верно? Ты выслеживал меня… ходил за мной кругами… И я мог опередить тебя с этим кокаином, очистить весь тайник, если бы… О господи! Нет, Рамон, так дело не пойдет. Ты, наверное, думаешь, что я никуда от тебя не денусь, но это не так. Я не твоя собственность!

— Мне бы хотелось, Майкл, чтобы ты считал меня своим другом, — великодушно сказал он, но я не желал отступать.

— Ты, Рамон, чертовский лицемер. Ты много и красиво говоришь, но все твои слова — дерьмо собачье! Чудовище, бесчувственное и грубое чудовище — вот что ты такое! Наверное, ты считаешь себя охренительно умным, но это не так!

Рамон ничего не сказал, да и к выпивке не притронулся. Тяжело вздохнув, он сказал:

— Ты чем-то расстроен, Майкл. Расстроен и устал. Ты все думаешь, а мне кажется, что тебе нужно больше отдыхать. Если хочешь, я мог бы прислать девочек… — невесело добавил он.

— Девочек? Господи, Рамон, это… Блин, нет! Хотя почему — нет? Девочка была бы кстати, причем любая девочка… Впрочем, не надо. Это все виски сказывается. Виски и сигара. Я ведь сигар не курю. Да еще время года такое! Дело не в тебе, не во мне, не в чем-то еще, это просто паршивое время года, Рамон, понимаешь?

Рамон озабоченно взглянул на меня и покачал головой. Я был уже немного пьян и стал заговариваться.

— Сейчас ноябрь, понимаешь? Все дело в этом. Ноябрь — самый поганый месяц в году! Возьми хоть январь — весь год впереди, и человек может смотреть в будущее с оптимизмом. В феврале бывает День святого Валентина. Март — начало весны. Апрель и май — самые лучшие месяцы, как ты знаешь. С июня по сентябрь продолжается лето. В октябре листопад и бывает Хэллоуин; в декабре празднуют Рождество, а в ноябре что? Ничего! Совсем ничего, потому что у нас в Ирландии не отмечают День благодарения. Правда, у нас есть Поминальное воскресенье…[68]Тот еще праздничек! В этот день меня всегда заставляли дудеть в рожок, представляешь? Холодно, рожок свистит и хрипит… Кошмар, одним словом! Нет, ужасный месяц ноябрь, просто ужасный!