— Соня!

Они быстро пошли навстречу друг другу и через мгновение слились в поцелуе. Они занимались любовью на песке. Это был странный неожиданный порыв. Дикое желание, не поддающееся объяснению. Необузданная первобытная страсть, смешанная с яростью. Дирк и Соня как будто не могли насытиться друг другом. Софии показалось, что штурман занимается любовью очень жадно и думает только о себе. Но она тоже не старалась доставить ему удовольствие.

«Я испытываю нечто подобное ощущениям человека, который бросился с высокой горы, — думала София. — Страшно, но можно насладиться полетом. Раз все так плохо, что он предпочел смерть жизни, значит, можно перестать бояться. Насытиться ледяным ветром в лицо, смертью, взрывом эмоций, страхом, отчаянием и последней решимостью, разрывающей сердце. Наверно, опьяняет и проникает в самую глубину истерзанной души дикая красота вокруг, которую самоубийца видит последний раз. В животном сексе с этим жестоким непонятным Дирком, которого я совсем не люблю, есть что-то прекрасное роковое и трагическое, как в последнем вздохе».

— Ну, как тебе понравилось? — спросил штурман, когда все закончилось. Он смотрел в небо и улыбался проплывающим облакам. Дирк еще раз убедился, что этот мир принадлежит ему.

— Не знаю, — быстро ответила Соня. Ощущение полета исчезло. Душу заполнила какая-то странная пустота. София быстро оделась. «Ведь я же любила Элая, — подумала София. Ей показалось, что она видит мужественное немного печальное лицо цыгана, — что такое на меня нашло? Теперь уже ничего не поправить, Элай уже никогда не будет со мной. Он обязательно узнает, что мы с Дирком были вместе».

— Все кончено, — обреченно вздохнула Соня.

— Напротив, все только начинается, через полчаса все может повториться, — штурман оделся и сидел в брюках на песке, рядом лежали его футболка и кожаные туфли. — Посмотри, какая красота! Белый песок, как на курортах Таиланда.

— То, что было между нами это ошибка, никто не должен об этом узнать, — быстро сказала София, — вы можете мне обещать? В ее голосе слышалась истерика.

— Это была очень приятная ошибка, я готов ошибаться снова и снова, — усмехнулся помощник капитана.

«Зачем я унижаюсь перед ним, это глупо, в конце концов».

— А интересно я могу утонуть в море или я бессмертна как вы?

— Ну, зачем тебе это, даже в такой жизни есть что-то хорошее, вот то, что сейчас у нас было, например.

— Блин, ты опять. Ты никогда не можешь быть серьезным?

— Нет, могу. Это все ерунда, моя девочка. Вся эта мораль и душевные терзания лишь утешение и зацепка для слабых духом. Сильные люди выше этого. Будь со мной, и ты станешь такой как я и сможешь наслаждаться всем, что есть в нашем жестоком и прекрасном мире и избавиться от печали.

— А ты избавился? — Соня внимательно посмотрела ему в глаза.

— Я стараюсь, иди ко мне.

— Нет, все кончено, я все испортила.

Соня в одежде медленно стала заходить в море.

Затем она поплыла, еле двигая руками и ногами. Жить не хотелось совсем. «Теперь я развратная женщина, — думала Соня, — но я всегда ею была. У меня не осталось ничего, ни ребенка, ни мечты, ни любви. Если я вернусь домой, там уже ничего не будет. Мне не нравится учеба и вся моя жизнь. Я вообще неспособна любить. Почему все так сложилось? Возможно, там, в будущем и будет что-то хорошее, но все равно все будет испорчено грязью, проблемами, всякой мерзостью. Гадкая жизнь. На самом деле, я давно потеряла себя. И теперь не могу со всем этим жить. У меня нет ничего, в нравственном и материальном смысле ничто не держит меня на этой земле». Она чувствовала себя крайне опустошенно. Как будто было лето, благоухали травы и пели птицы. Но настала холодная промозглая осень, и уже нет и следа от этих прекрасных цветов, все смыто дождями, и лежат опавшие беспомощные листья на грязной земле.

А море было абсолютно спокойным, чуть покачивалась от ветра прозрачная бесконечная гладь воды. Горизонта не было видно, вдалеке голубые волны сливались с чистым безоблачным небом. Роскошный тропический лес оставался позади, вода была теплой, но постепенно по мере удаления от берега становилась прохладнее. Соня решила покончить с собой, но она хотела последний раз насладиться океаном. Она отлично плавала. Светило жаркое солнце, которое, однако, не радовало Софию. «Я уже тонула один раз, это было ужасно, а сейчас я просто уплыву далеко-далеко, устану, потеряю сознание, и ничего не почувствую, но, если мне даже будет больно, я не боюсь. Душевные страдания страшнее самых ужасных физических мучений. Это будет так прекрасно и трагично умереть в равнодушном бескрайнем ошеломляюще-красивом море. А то, что со мной было в больнице в Амстердаме — это просто бред человека, потерявшего сознание. После смерти нас ждет освобождение».

Ветер к тому времени утих, безбрежный морской простор являл собой дивное зрелище. Особый влажный воздух, соленый ветер раньше всегда неизъяснимым образом наполнял душу Сони радостным волнением. А сейчас он приносил только тревогу и расстройство. «Все это было в другой жизни, где еще оставалось счастье». У нее по лицу текли слезы, и они смешивались с морской водой.

Через час Соня ужасно устала, берегов почти не было видно, и вместо решимости покончить с собой ее душу заполнили сожаление и страх. Она из последних сил держалась на воде. Вдруг она увидела темнокожих людей, которые плыли на узком деревянном суденышке с носом, украшенном причудливой резьбой. Они быстро орудовали веслами. Когда они приблизились, Соня увидела, что из одежды на них только набедренные повязки, головы подстрижены наголо, только на макушках остаются пряди причудливой формы и различной длины, а на шеях крупные деревянные бусы. Она с удивлением рассматривала их грубоватые лица с крупными чертами и мускулистые худощавые тела, раскрашенные красными и белыми полосами. Они смеялись и говорили что-то на своем языке. София стала громко кричать и махать им руками. В тот момент ей почему-то очень захотелось жить, дышать, страдать, мучиться, но все-таки жить. Они заулыбались, подплыли к Соне и посадили ее в суденышко.

Дикари внимательно оглядели Софию с ног до головы, переглянулись, что-то обсудили на своем языке, и затем перестали обращать на нее внимания. «Видимо, они что-то решили по поводу меня, надеюсь, не принести меня в жертву и не съесть на обед», — подумала она. Соня представила себе, как толпа дикарей танцует вокруг нее ритуальный танец и ей вырезают сердце. В этом есть что-то от мученичества, очистительного страдания, о котором говорят многие философские системы. Но, с другой стороны, может быть, это было бы просто мазохистское сексуальное удовольствие лежать обнаженной среди толпы дикарей и умирать, чувствуя на себе возбужденные взгляды. Соня поморщилась.

«Где та тонкая грань, за которой пусть порочные, но красивые сексуальные фантазии переходят в мерзость и грязь? По каким тонким струнам души проходит черта, которая отделяет пусть запретную, но искреннюю любовь, дарящую радость и страдание, от циничного разврата под яркой маской трепетной страсти? А, может, нет ни того ни другого, а есть только вечный первобытный животный инстинкт, который властвует над людьми во все времена? И это ни хорошо, ни плохо, и этому инстинкту надо подчиняться. А стихи, романтика, духовная близость это лишь красивая обертка, которую человечество придумало, чтобы получать более изысканное удовольствие? И тогда все мои переживания, это глупость, предрассудки и условности. Но почему тогда мне так плохо на душе?» Мужчины очень энергично гребли, и судно быстро скользило по морской глади. Соню бил озноб, и ноги слегка дрожали от усталости. Вскоре она увидела вдалеке маленький остров, покрытый зеленью.