Шейх повернулся к трону, но его помощник, бородатый одноглазый великан, воскликнул:

– Стой, господин! Здесь царит древнее зло еще со времен, не знавших Мухаммеда! В этих залах завывали джинны, и люди видели в лунном свете пляшущих на крепостной стене призраков. Тысячу лет смертные не отваживались проникнуть в Черный Город. Единственный глупец, сделавший это полвека назад, умчался отсюда с безумным визгом. Ты приехал из Йемена; там не знают о древнем проклятии, лежащем на этом обиталище зла, и о гнусном самоцвете, что пульсирует, как алое сердце шайтана. Вопреки здравому смыслу мы отправились с тобой, потому что ты показал себя сильным вождем и вдобавок заявил, что имеешь амулет против всякой нечисти. Ты говорил, что всего лишь хочешь взглянуть на таинственный камень, но теперь нам ясно: ты решил прибрать его к рукам. Не делай этого, Нуреддин! Не буди джинна!

– Нуреддин, не буди джинна! – хором поддержали одноглазого бедуины.

Горстка отъявленных негодяев, с самого начала сопровождавшая шейха, стояла в стороне от бедуинов и помалкивала. Эти люди слишком очерствели душой в бандитских набегах, чтобы разделять суеверия жителей пустыни, которые из поколения в поколение слушали жуткие истории о прОклятом городе. И как бы ни сильна была ненависть к Нуреддину, Стив все же отдавал должное гипнотической власти этого человека. Надо быть прирожденным вождем, чтобы одержать верх над вековыми страхами и традициями.

– Проклятие предназначалось для неверных, которые угрожали городу, – ответил Нуреддин, – а не для истинных слуг Аллаха. Разве не в этом зале мы одолели наших врагов-кафиров?

Седобородый воин пустыни отрицательно покачал головой:

– Проклятие древнее Мухаммеда, оно не делает разницы между народами и религиями. На заре времен этот город возвели дурные люди. Они угнетали наших предков, живших в темных шатрах, и враждовали между собой. Да, черные стены богомерзкого Кара-Шехра нередко пятнались кровью, среди них разносилось эхо омерзительных оргий и шепот подлых интриг. Рассказать тебе, как здесь появился светящийся камень? При дворе Ашшурбанипала жил волшебник, постигший недобрую мудрость веков. Жажда власти и почестей привела его в неведомый мрачный край, в безымянную пещеру, и у духов, кишащих в ее глубинах, он забрал самоцвет, высеченный из адского пламени. Сильный чародей, познавший все тонкости черной магии, он сумел усыпить охранявшего древнее сокровище демона и совершить кражу. А страж так и остался в пещере, не проснувшись и не узнав о содеянном.

Потом этот маг, носивший имя Ксутлтан, жил при дворе султана Ашшурбанипала, творил чудеса и предсказывал события, для чего ему было достаточно заглянуть в пылающие глубины камня. И только он один мог так делать, не рискуя ослепнуть. А люди назвали самоцвет Пламенем Ашшурбанипала – в честь своего царя.

Но вдруг на страну посыпались беды, и народ возопил, что причиной тому проклятие джинна. Устрашась, монарх повелел Ксутлтану отнести камень назад, бросить его в пещеру, откуда тот был добыт.

Но маг вовсе не желал расставаться с сокровищем, что делилось с ним заветными тайнами доадамовых времен. Он сбежал в мятежный Кара-Шехр, и там вскоре разразилась гражданская война: люди сражались друг с другом за обладание Пламенем Ашшурбанипала. Правитель города, взалкав колдовского камня, приказал схватить мага и предать мучительной смерти. Вот в этом самом зале государь следил за страданиями чародея – восседая на троне и держа Пламя Ашшурбанипала в руке. Так и сидит он уже многие века.

Араб указал пальцем на мраморный трон с полуистлевшими останками, и дикие сыновья пустыни съежились в страхе. Даже подручные Нуреддина отшатнулись и затаили дыхание. Сам же шейх остался невозмутим.

– Но прежде чем испустить под пытками дух, – продолжал старый бедуин, – Ксутлтан проклял камень, чье волшебство не спасло его, и прокричал роковые слова, тем самым сняв чары с пещерного демона, освободив чудовище. Он взывал к забытым богам Ктулху, Кофу и Йог-Сототу, ко всем Великим Древним, что обитают на дне морском и в пещерах земных, и молил забрать им принадлежащее. Так, умирая, он накликал беду на самозваного правителя, обрек сидеть на троне и держать в руке Пламя Ашшурбанипала, пока трубный глас не объявит о приходе Судного Дня.

И камень вскричал, как кричит живая тварь. И увидели государь и его воины, как всклубилась над полом черная туча. И подул из нее смрадный ветер, и сгустился он в адское страшилище, и протянуло оно громадные лапы, и возложило их на правителя. А тот заверещал в ужасе – и умер от этого прикосновения. Охваченные паникой воины разбежались, горожане с воплями кинулись прочь из города, чтобы частью погибнуть в пустыне, частью добраться до других городов, до спасительных далеких оазисов. А Кара-Шехр опустел, затих, и с тех пор в нем обитают лишь ящерицы да шакалы.

Когда же нашлись смельчаки среди детей пустыни, они пробрались в город и увидели на троне государя – он так и держал блистающий камень в неживой руке. Но никто из пришедших не рискнул присвоить драгоценность, ибо ведал: где-то рядом затаился демон, он веками сторожит Пламя Ашшурбанипала. Он и сейчас тут, следит за нами.

Разбойники содрогнулись, услышав эти слова, и тревожно заозирались.

– Почему же он не появился, когда сюда пришли франки? – осведомился Нуреддин. – Почему его не разбудил шум боя? Неужто он глухой как пень?

– Мы не дотрагивались до камня, – объяснил старый бедуин, – не посягали на него и франки. Узревший его останется жив, но любой смертный, прикоснувшийся к нему, обречен.

Нуреддин хотел было заговорить, но заглянул в мрачные, упрямые лица кочевников и осознал слабость своих аргументов. А потому резко сменил линию поведения.

– Здесь командую я! – рявкнул он, хватаясь за оружие. – В нелепые сказки не верю, при виде светящихся камней не трясусь от ужаса. Не для того я проделал такой трудный путь, чтобы теперь из-за ваших суеверий отказаться от добычи. Всем отойти назад! Кто посмеет заступить мне дорогу, лишится головы!

Он был сама ярость, глаза метали молнии. И банда уступила, почувствовав свирепую, беспощадную силу. Нуреддин отважно ступал по мраморным ступеням, арабы же пятились к выходу. Тишину нарушил лишь слабый стон пришедшего в себя Яра Али.

«О боже! – подумал Стив. – Какая варварская сцена! Мы лежим связанные на пыльном полу, кругом воинственные дикари с оружием в руках. Едко пахнет кровью и порохом, в жутких красных лужах лежат трупы, рядом разбрызганы их мозги и раскиданы кишки, а на возвышении – шейх с ястребиным лицом, и нет ему дела ни до чего, кроме багряного сияющего камня, что держит в руке покойник на мраморном троне».

В напряженной тишине Нуреддин протянул руку – очень медленно, словно загипнотизированный ритмичными алыми вспышками. А у Стива в голове содрогнулось слабое эхо – казалось, кто-то огромный и отвратительный пробудился вдруг от векового сна. Инстинктивно американец обежал взглядом мрачные циклопические стены. Странным образом изменилось сияние камня, став темно-красным, гневным, грозным.

– Сердце вселенского зла, – прошептал шейх. – Ответь, сколько князей пытались завладеть тобой от сотворения мира, сколько принцев поплатилось за это жизнью? Несомненно, в тебе пылает кровь властителей. Султаны, царевны, полководцы, носившие на себе Пламя Ашшурбанипала, давно забыты, они теперь лишь пыль под ногами живых. Ты же, светоч земной, лучишься, как прежде, и не меркнет величие твое…