Истар кивнул, успокоенный уверенностью командира. Рикол покинул его в темном дворе, прислушиваясь к ударам тарана в створки. Сердце великана. А его, Рикола, сердце заколотилось чаще, когда он вновь заспешил по ступеням. Ибо хоть он и не позволял себе этого показывать, и не признавался при бойцах, которые ждали от него поддержки и приказов, он все-таки сомневался, что даже Высокая Крепость сможет долго выдерживать чародейский приступ.

Дождь камней продолжался, и хотя ранены были немногие, не считая тех, кто стоял наверху, стены крепости страдали все ощутимей. Непрерывная бомбардировка в конечном счете должна была ослабить стены или уничтожить его орудия, и уж тогда лесной народ наверняка ринется на стены. И если не вывести из строя таран, он рано или поздно проломит даже эти крепкие ворота. Если же варвары сумеют проникнуть в крепость под покровом тьмы — считай, что все пропало, как и предупреждал Бедир. Орда сокрушит Высокую Крепость, точно бурный поток.

С такими горестными мыслями он прошел к себе, обменявшись скупыми утешающими словами с обеспокоенной женой, снял шлем и взял кубок, в который Марга налила вина.

— Уинетт заботится о раненых, — сказала Марга, — а я занята на кухне. Не беспокойся ни о пище, ни о тех, кому нужна помощь.

— Спасибо, — сказал он, мрачно улыбаясь. — Будем надеяться, что стены устоят.

— Они устоят, — отозвалась Марга. — Хотя бы до тех пор, пока не прибудет Бедир с войсками. Госпожа нас не покинет.

— Молюсь, чтобы не покинула, — хмыкнул муж.

Он выпил вино, отдавая приказы командирам, которые пришли к нему, гордясь, что выказывают такую выдержку. Взглянув на свечу, оплывающую у локтя, он с изумлением увидел, что час уже такой, когда положено быть сумеркам. Сверхъестественная тьма уничтожила всякое чувство времени. А говоря с командирами, он понял, что лишь немногие из них осознают, день теперь или ночь — все знают лишь, что приступ продолжается и что у варваров, похоже, есть безграничный запас камней.

— Конечно, — с некоторым раздражением сказал он одному теллеману, — в их распоряжении все камни Лозин.

«И большей частью, — добавил он про себя, — они бьются сейчас в мои стены». Но Рикол не произнес этого вслух. Теперь основной его задачей было сделать так, чтобы оборона велась как можно действенней. Он сменил половину тех, кто стоял на северной стене, и создал ряд новых постов, чтобы весть о решающем приступе передавалась криком от воина к воину. Между тем оставшиеся собрались в казармах и столовой для еды и отдыха. Он оставил полную сотню, пополненную новыми стрелками, у северных ворот и укрепил посты вдоль берега, опасаясь, что лесной народ попытается подобраться к ним по реке. Пришла весть от Сестры Уинетт: тридцать воинов покалечено так, что надолго выбыли из строя, еще семьдесят временно небоеспособны. Имеются достаточные запасы уничтожающего страх питья — его хватит еще на пять дней, но после того, как оно иссякнет, пополнить его будет неоткуда до тех пор, пока продолжается нападение. По-прежнему не было никакого проку от сигнальной вышки и ни словечка от Фенгрифа с восточного берега.

Наконец приказывать стало больше нечего и Рикол оказался один. Налил себе еще вина, медленно выпил, ломая голову над вопросом, что же делать, чтобы достойно ответить варварам. Будь он способен видеть противника, то послал бы людей через тайный ход, чтобы взяли в клещи варваров у тарана. Но не зная численности тех, кто собрался у ворот, Рикол не решался сделать это. Слишком опасно действовать наобум. Он вздохнул, погладив подбородок, и произнес вслух до того безмолвную молитву, чтобы Бедир или Дарр прибыли, как обещано, с Сестрами из Андурела. Возможно, те прогонят черную муть, так изрядно мешающую обороне.

Затем он решил, что когда помощь придет, тогда и придет, а думать да гадать бесполезно. Поднявшись, Рикол опять возложил шлем на седые волосы и отправился наверх, чтобы еще раз осмотреть стену.

Потерь стало чуть больше, хотя еще не настолько, чтобы бить тревогу. Другое дело — дух войска, ибо снизу со двора прокричали час и солдаты знали, что сейчас на Белтреван должна спуститься настоящая ночь. И все же бомбардировка не прекратилась. Она несколько замедлилась, но камни по прежнему со свистом вылетали из тьмы, отвечавшие же им две баллисты стреляли лишь время от времени, чтобы зря не тратить боезапас. Стрелки и меченосцы отвлекались игрой в кости или занимались своим оружием. Лица их, озаренные тусклыми красными отсветами факелов и жаровен, были полны досады. Они то и дело принимались спорить из-за пустяков, озлобленные своей беспомощностью перед кознями Посланца.

Рикол делал, что мог, чтобы их взбодрить — зная, что они желают лишь одного: вступить в честный бой против врага, которого они наконец-то смогут видеть. Затем, согрев их напоследок обещанием эвшана, он вновь углубился в туманные внутренние переходы Высокой Крепости.

Дворы опустели, воины теперь передвигались под прикрытием колоннад или приникая к стенам. И он понял, что за то время, пока он спускался по лестнице, варварские орудия сменили цель. Если до того они сосредоточились на северной стене, то теперь стали стрелять внутрь. По меньшей мере одна баллиста все еще била по парапету, но две другие посылали теперь камни на крыши или в опустевшие дворы. Это изводило вдвойне: лесной народ редко сражался по ночам, а само то, что дикари задействовали катапульты для обстрела внутренней части крепости, предполагало стратегию, никогда ранее ими не применявшуюся.

Рикол молниеносно присел у стены, услыхав знакомый уже свист пущенного из баллисты камня. Затем раскрыл рот, когда крыша перед ним провалилась внутрь, осколки черепицы и каменные обломки загромыхали во тьме. Он слышал удар, хотя ничего не видел. Крохотные кусочки камня застучали по его кирасе и шлему. Он встал, пошатываясь. Заковылял вперед. Услышал, как кто-то вскрикнул в темноте. Неловко побежал, но остановился, когда колено врезалось во что-то твердое и сплошное. Крик превратился в отчаянный визг. Сощурив глаза, Рикол отыскал в черноте нечто, похожее на валун, окруженный обломками крыши. Полагаясь больше на руки, чем на зрение, он двинулся в обход и наткнулся на алебардщика, придавленного камнем. Обе ноги солдата были размозжены, и наклонившись, Рикол ощутил на ладонях теплую кровь.

— Карген? — голос алебардщика был хриплым. Он вцепился в руку подошедшего. — Это ты, Карген?

— Нет, — ответил военачальник. — Это Рикол.

— Прости меня, мой господин, — простонал умирающий.

— За что? — участливо спросил Рикол. — Нечего прощать.

— Не следовало мне быть здесь. Я сбился с пути.

— Неважно, — Рикол положил руку ему под голову.

— Я боялся. Не думал, что доживу до такого.

Страх смешался с болью в голосе алебардщика. И Рикол на миг вдруг холодно подумал: а с чего ему теперь-то бояться? Обстрел ему больше не опасен. Но он лишь сказал:

— Ты прощен.

— Спасибо, — ответил алебардщик, кашлянул и умер.

Рикол отпустил безжизненную голову и поднялся на ноги, слушая, как новые камни с грохотом валятся где-то неподалеку. Он подумал, что долго они продолжать так не могут. Разумеется, это скоро прекратится — хотя бы до утра.