Виктор продолжал:

— Я уверен, тебе известно, что «Варсити» — самый большой в мире ресторан быстрого питания для автомобилистов. Он занимает два квартала. Этот тоннель выходит на северную сторону здания.

— Я не припоминаю, чтобы нам его показывали, когда Джереми поступил в Тех и нас водили по студенческому городку.

— Это тщательно охраняемый секрет.

Фейт почувствовала, что покрывается пóтом, хотя под землей было прохладнее, чем наверху. Ее сердце начало бешено колотиться без всякой видимой причины. Сколько бы они ни шли, ступени, знаменующие выход из тоннеля, казалось, все отдаляются.

— Эй, — забеспокоился Виктор. — С тобой все хорошо?

Она кивнула, чувствуя себя ужасно глупо.

— Я просто…

Фейт почувствовала, что сжимает конверт в руке, и вынула фотографии, чтобы убедиться, что не измяла их. Когда она подняла глаза на Виктора, паника, подступившая несколько мгновений назад, охватила ее с новой силой. Выражение его лица было суровым, даже гневным.

— Что случилось? — спросила она.

Он молча смотрел на нее, и его ярость была почти осязаемой.

— Зачем тебе фотографии Эвана Бернарда?

— Откуда ты…

Он сделал шаг вперед и схватил ее за локоть. У него были очень сильные руки. И он был левшой. Почему она не заметила этого раньше?

— Виктор… — выдохнула она, борясь с паникой.

— Рассказывай, что тебе известно, — потребовал он. — Выкладывай все и немедленно!

Фейт почувствовала, что ее рука под пальцами Виктора онемела и потеряла чувствительность.

— О чем ты говоришь? — спросила она.

Ее сердце колотилось так сильно, что причиняло физическую боль.

— Это что, какой-то оперативный эксперимент? Тебя ко мне подослали? — наседал он.

— Подослали? Но зачем?

— Я никак не связан с этим человеком. Так им и передай.

— Ты делаешь мне больно!

Виктор отпустил ее руку и взглянул на оставшиеся на коже следы своих пальцев.

— Прости, — пробормотал он, делая шаг назад. Потом нервно провел рукой по волосам и принялся расхаживать взад-вперед. — Я не знаю Эвана Бернарда. Я понятия не имею, чем он занимается. Я никогда не видел его среди своих студентов. Я вообще ни разу не видел его в студгородке, — быстро заговорил он.

Она потирала руку, пытаясь восстановить кровообращение.

— Виктор, какого черта? Что ты несешь?

Виктор сунул руки в карманы и остановился перед ней, покачиваясь на каблуках.

— Скажи честно, Фейт. Наши отношения что-нибудь для тебя значат или ты просто пытаешься что-то обо мне выяснить?

— Что выяснить? Что ты сделал?

— Я ничего не сделал. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. — Он покачал головой. — Ты мне очень понравилась, но оказалось, что для тебя это просто игра. Я угадал?

— Игра? — изумилась она. — Я провела три последних дня, пытаясь найти извращенца, убившего двух человек и похитившего девушку, чтобы бог знает что с ней делать. И ты думаешь, что это все игра?!

— Фейт…

— Нет! — отрезала она. — Не надо меня успокаивать. Рассказывай, что происходит. И начни с того, какое отношение ты имеешь к Эвану Бернарду.

— Он больше двадцати лет работал у нас почасовиком. Наши студенты не особенно сильны в гуманитарных науках. Он помогал им делать курсовые работы.

— Адам Хамфри был одним из его студентов?

— Нет, мы уволили Бернарда в прошлом году. Во время летнего семестра он вел занятия для отстающих. Мы узнали, что у него связь со студенткой. С несколькими студентками. Он подал на нас в суд… если точнее, он подал в суд на меня… За противозаконное расторжение контракта.

— А почему лично на тебя?

— Потому что эта программа курировалась деканатом по делам студентов. Бернард сейчас судится со всеми, кто имел хотя бы отдаленное отношение к его обучающей программе. Он потерял государственную пенсию, льготы, саму возможность выйти на пенсию.

— Юридически он не имел права заниматься сексом со студентами.

— При условии, что его поймают на горячем, — с отвращением произнес Виктор. — Но ни одна из девушек не согласилась дать против него показания.

— Тогда как вы об этом узнали?

— Одна из них все-таки пожаловалась. Он очень грубо с ней обошелся. Он на нее напал, она отбивалась, и он ее травмировал. Но она обратилась к нам только через несколько недель. Я пытался уговорить ее пойти в полицию, но она отказалась. Она сказала, что это будет ее слово против его слова и ей не поверят. Она боялась, что ее отдадут на растерзание прессе. Боялась, что сокурсники отвернутся от нее. — Он сжал зубы. — Омерзительно уже то, что все это произошло, но то, что он начал судиться…

— Почему эта история не получила огласки?

— Потому что ему нужны деньги, а не заголовки в газетах. Что касается университета, то мы уж точно не станем звонить в Си-эн-эн и обеспечивать их сенсациями. Речь идет только о деньгах, Фейт. Речь всегда идет только о деньгах.

Он провел рукой по лицу.

— Он работает в школе. В старших классах. Ты это знал?

— Адвокат запретил нам контактировать с ним. Этот тип может засудить нас за оговоры.

— Если ты говоришь правду, это не может быть оговором.

— Это высоконравственная позиция, которую ты можешь себе позволить, если тебе не грозит удержание пятидесяти тысяч долларов на судебные издержки из-за того, что ты вынужден защищаться от ублюдка, с которым ни разу даже не встречался. — Он скрестил руки на груди. — Извини, Фейт. Я увидел фотографии и решил, что тебя ко мне подослали.

— Твой случай не уголовный.

— Я знаю, — вздохнул он. — Просто я так… — Он покачал головой, предоставив ей возможность самой закончить эту мысль. — Я параноик. Я приложил столько усилий, чтобы добиться того, что имею. Я не хочу потерять свою работу и свой дом из-за какого-то засранца, который не в состоянии удержать член в штанах. — Он снова покачал головой. — Прости. Я не должен так грубо выражаться в твоем присутствии. И хватать тебя я тоже не имел права. Просто я постоянно в напряжении. Но это не оправдание, и я это знаю.

— Почему ты не рассказал об этом раньше? Мы провели ночь, разговаривая обо всем на свете, кроме этого.

— По той же самой причине, по которой ты не рассказываешь о своем расследовании. Мне было очень приятно поговорить с другим человеком о нормальных, человеческих вещах. Я мучаюсь с этим иском все лето. Мне хотелось, чтобы кто-то смотрел на меня просто как на Виктора, на симпатичного парня, а не как на администратора, угодившего под суд за то, что вверенные ему студенты пострадали от негодяя.