5 июля 1943 года началась операция «Цитадель», задачей которой был разгром советских войск западнее Курска, прорыв к Дону, Волге и – конечная цель – захват Москвы. Но наступление немецкой армиц завершилось в течение двух недель грозным поражением. 12 июля Красная армия перешла в наступление на Курской дуге. 4 августа был отвоеван советскими войсками Орел. 22 месяца он оставался ближним с юга подступом немцев к Москве. 23 августа немцы потеряли Харьков. Дивизии вермахта под ударами откатывались, оставляя Донецкий бассейн. 25 сентября немцы были отброшены из Смоленска.

Англо-американская авиация изо дня в день бомбит города Германии. Ночной ее налет на Гамбург Геббельс называет «подлинной катастрофой», превышающей все, что можно себе вообразить.

Гитлер начинал войну в 1939 году с уверенностью, что военно-воздушный флот Германии «в настоящее время в численном отношении является самым сильным в мире. Противовоздушная оборона не имеет себе равной в мире». Небо над Германией надежно защищено. «Мы пройдем по руинам чужих городов», – призывали нацистские песни.

Но на исходе был четвертый год войны, принесший и немецкому народу неисчислимые страдания. Прекрасные города Германии превращались в руины. В муках погибали под бомбами люди. В невыносимых условиях население держалось мужественно, но не видно было конца этим мукам.

«ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ВОЙНЫ НА ДВА ФРОНТА»

10 июля союзники высадились на Сицилии. Еще задолго до того Муссолини непрерывно призывал Гитлера заключить мир со Сталиным, чтобы высвободить немецкие дивизии для переброски на Запад. Но Гитлер был тверд, следовал своим планам, а дуче он пожелал уверенности в самом себе и решительности. При появлении англо-американских войск итальянская армия не проявляла готовности к сопротивлению. Спустя неделю Гитлер выступил на военном совете:

«Лишь жесточайшие меры, подобно тем, к которым прибегал Сталин в 1941 году или французы в 1917-м, способны спасти нацию. В Италии необходимо учредить нечто вроде трибуналов или военно-полевых судов для устранения нежелательных элементов».

Так в политический обиход вошло имя Сталина с иным, чем прежде, знаком – его опыт становился поучительным. 25 июля Муссолини пал. Это был неожиданный удар для Гитлера.

Геббельс обеспокоен, что известие об этих событиях может сказаться в Германии, активизировать скрытые подрывные элементы. Гитлер поначалу не согласился с ним, что такая опасность в Германии существует, и успокоил Геббельса. Но в сентябре, прибыв по вызову Гитлера в ставку в связи с выходом Италии из войны, Геббельс застал фюрера крайне встревоженным необходимостью принять строжайшие меры, которые исключили бы возможность подобного хода событий в Германии.

При тяжелой ситуации на Восточном фронте и угрозе осуществления союзниками вторжения Геббельс решился подступиться к Гитлеру с вопросом о зондировании мирных переговоров. Но трудно решить, к какой из сторон надлежит обратиться. К тому же «удручающим обстоятельством» является полная неясность о резервах, которыми располагает Сталин. Тем не менее Геббельс считает, что надо иметь дело со Сталиным, он «политик более практического склада». Фюрер же склонен скорее обратиться к англичанам. Но не сейчас. Он еще не определился. Он рассчитывает на то, что по мере вступления советских войск в Европу будут накаляться противоречия внутри коалиции союзников. И тогда, по мнению Гитлера, англичане будут податливы и пойдут на компромисс.

Из этого расчета Гитлера даже возникнет в самое кризисное время «концепция» обороны – продержаться во что бы то ни стало до того момента, когда коалиция союзников неминуемо развалится. Но сейчас – какую все же из сторон предпочесть, с какой из них вступить в переговоры в расчете на успех? Ясности нет и спустя почти две недели, когда Геббельс снова прибудет в ставку настроенный решительно и скажет фюреру, что, так или иначе, «надо отказаться от войны на два фронта». И скажет так, будто это целиком зависит от фюрера, будто стоит ему сделать шаг в этом направлении, и он встретит ответную готовность противной стороны.

А ведь уже под угрозой для немцев Крым. Наступающие советские войска не дали немецкой армии закрепиться на Днепре. Днепр форсирован. 6 ноября немцы выбиты из Киева. Ослаблены позиции немцев в Атлантике. Кризисная ситуация в Италии.

По личному заданию Гитлера эсэсовец Скорцени осуществил лихую авантюрную операцию – выкрал арестованного Муссолини, тайно содержавшегося под стражей на недоступной горной вершине. При встрече его с Гитлером стало очевидным: осчастливленный спасением Муссолини не проявляет прежней воли к власти. А более всего удручило Гитлера – этим он поделился с Геббельсом, – что вопреки его, фюрера, ожиданиям Муссолини не принялся тотчас мстить изменникам, предавшим его, и в первую очередь бывшему министру иностранных дел, своему зятю – Чиано. Муссолини «не проявил никаких признаков подобных намерений и тем самым показал свою явную ограниченность. Он – не революционер, как фюрер или Сталин. Он настолько привязан к итальянскому народу, что ему явно не хватает революционной широты в мировом масштабе». Этого порока – привязанности к своему народу – Гитлер с Геббельсом ни за собой, ни за Сталиным не числили.

Такая вот метаморфоза. В пору договора 1939-1941-го и в особенности перед войной, когда Сталин давал себя обвести, Геббельс не упускал случая уничижительно помянуть его в дневнике. Теперь же, когда Красная армия развернулась на победных полях сражений и заклятый враг Сталин в представлении Гитлера концентрирует в себе силу, угрожающую Германии поражением, именно он теперь единственный, кого ставит в один ряд с собой Гитлер.

1944

Дневник Геббельса за 1944 год, так же как за предыдущий, еще не издан. Опубликованы лишь отдельные фрагменты. Судя по ним, Геббельс по-прежнему, как хроникер, отмечает события дня (предыдущего), но чаще – избегая их характеризовать. За этой отстраненностью, анемичностью безутешно маячат грозные события.

Однако Гитлер в беседах с Геббельсом по-прежнему превозносит непревзойденную мощь германской армии и предвидит сокрушительность ударов, которые она скоро нанесет противнику на востоке. «Хотел бы я, чтобы эти прогнозы фюрера сбылись». Но Геббельс уже не в силах повторить то, что казалось таким несомненным перед нападением на Советский Союз: для германского солдата нет ничего невозможного. «В последнее время было столько разочарований, что чувствуешь, как в тебе пробуждается скепсис» (4.3.1944). Прямота, ясность суждений не удерживаются у Геббельса, с присущей ему слабостью он готов припасть к плечу фюрера, унять страх, сменить скепсис на доверие, надежду.

«Фюрер спокойно и уверенно судит о положении на Востоке. Он полагает, что покончит со всеми неудачами и трудностями, и я в этом ему вполне доверяю. Нам, возможно, придется уступить еще немного, но стратегического успеха большого размаха Советам не видать».

Но положение на Восточном фронте хуже некуда: «Мы возлагали слишком большие надежды на распутицу, а события не подтвердили эти надежды».

«Королева-распутица» – называли они. В эту пору нередко советский фронт буксовал, срывался подвоз. На этот раз затишья не было – совсем наоборот.