– Меня зовут Люк! – с жаром ответил он. – И я не буду отзываться ни на какое другое имя и не приму никакой иной судьбы.

И он повернулся, чтобы немедленно уйти, отправиться к своей возлюбленной и освободить ее.

– Стража! – позвал Кретьен, и тут же выход перекрыли два стражника с обнаженными мечами. – Сейчас ты рассержен и к тому же сочувствуешь Сибилль, – сказал Кретьен за спиной Люка. – Но завтра все переменится. Завтра утром ее сожгут, и все то влияние, что она оказывает на тебя, сгорит вместе с ней. А ты будешь наполнен страстным желанием обыскать хоть всю землю в поисках представителей расы.

Люк спокойно смотрел на грозные клинки стражей.

– Вы не можете причинить мне вред, – сказал он Кретьену. – Теперь я знаю, кто я. И знаю свои силы и способности. Режь, руби, коли меня, враг! Меня нельзя ни зарезать, ни зарубить, ни заколоть. Брось меня в костер! Меня нельзя сжечь.

Очевидно, из-за его спины последовал безмолвный приказ, ибо он увидел, как один из стражей кивнул, а затем занес над ним серебристый клинок.

И тут сталь, ледяная и раскаленная одновременно, упала ему на плечо. Люк закричал и от удивления, и от боли. Своей тяжестью меч вынудил его припасть на одно колено.

– Достаточно, – прогремел голос Кретьена, – скорее принесите бинты.

Люк дотронулся до плеча рукой и с изумлением посмотрел на испачканную кровью ладонь. Вера в рассказ Сибилль не вернула ему магической силы. Но ведь он разговаривал с Кретьеном без всякого страха!

В полном отчаянии он подумал: «Тогда как же я спасу ее?»

– Сын мой, прости меня, – сказал кардинал, приближаясь. – Но я был вынужден продемонстрировать тебе, что ты по-прежнему простой монах, а вовсе не маг, которым был когда-то. Ты уязвим, Мишель, и идти сейчас к ней с мыслями о побеге было бы сущим безрассудством. Не все, кто ждет ее казни, будут так милостивы, как я. Ты будешь убит, а ее будет ждать уготованная ей судьба. Она умрет, и ты не можешь сделать ничего – ни физически, ни магически – для того, чтобы предотвратить ее смерть.

Пока Кретьен говорил, один из стражников вернулся с ворохом тряпок, которыми он перебинтовал плечо Люка. Второй стоял на страже, пока его товарищ не завершил дело. Потом кардинал взял один из пустых винных кубков и скрылся в другой комнате, но вскоре появился с кубком, наполовину наполненным какой-то жидкостью.

Первый стражник помог Люку встать.

– Пей! – велел Кретьен. Люк отвернул лицо.

В тоне кардинала появилось презрение.

– Пей. Это всего лишь лекарство, которое облегчит боль и поможет тебе уснуть. Неужели она убедила тебя в том, что я способен только на зло? Ты – мой сын.

– Я не буду спать, пока она умирает.

– Значит, не будешь, – легко согласился Кретьен. – Но пока дело не будет сделано, ты будешь находиться рядом со мной, чтобы никто другой не сделал попытки причинить тебе вред. Поэтому ты будешь рядом со мной и во время ее казни.

И он поднес кубок к губам Люка, которого крепко держали стражники.

Но Люк не разжимал губ. Наконец стражники силой открыли ему рот, а кардинал влил винную микстуру в горло молодого человека. Тот попытался выплюнуть ее, и ему это почти удалось, но все же часть смеси Люку пришлось проглотить, несмотря на все сопротивление.

– Взять его! – приказал Кретьен.

Они потащили Люка к дверям, но он успел крикнуть:

– Почему? Почему вы позволили мне допрашивать Сибилль?

– Потому что она заслуживала того, чтобы увидеть твое избавление от греха, – ответил кардинал с внезапным жаром. – Потому что она заслуживала того, чтобы узнать о своем поражении до того, как умрет. Достаточного наказания за вину не бывает, Мишель. Достаточного – никогда. Бог был прав, создав вечный ад.

Внутри кардинальских покоев была каморка, размеры которой позволяли лишь расстелить там тюфяк. Люка заперли в той каморке. И хотя он не ложился, пытаясь бороться со сном, вскоре он не выдержал и сел, а потом и лег, неожиданно для себя самого. Боль в плече прошла, дыхание замедлилось. И в полной тьме его скорбь об отце Шарле и ужас в связи с предстоящей казнью Сибилль постепенно сменились оцепенением. И когда он наконец закрыл глаза, в его сознании вновь явился кардинал с кубком в руке. Черты его лица стали медленно меняться, трансформироваться… и вот уже перед ним были четкие черты Эдуара. И он говорил:

– Пей…

– Мишель, сын мой! – раздался густой, властный бас Кретьена. – Пора. Настало время и ей, и тебе выполнить свое предназначение. – Одетый в самые простые сутану и плащ, что было для него непривычно, Кретьен заглянул в каморку. За его спиной стояли те же два стражника, что помешали ему вчера уйти, а за ними стоял Тома, высоко держа лампу, отбрасывавшую свет на узника.

Люк резко сел и тут же застонал от боли, вызванной тем, что бинты с засохшей кровью при этом резком движении оторвались от раны на плече. Из-за питья, которое дал ему Кретьен, он не сразу сообразил, где находится. Положа руку на лоб, Люк медленно собирался с мыслями. И хотя действие отвара сказалось на том, что он забыл почти все свои сны, он все же знал, что боролся с ними всю ночь. Ему снились кошмары, в которых он видел Кретьена, Сибилль на костре, Эдуара, приказывающего ему:

– Пей.

И Жакоба.

«Совершенный союз не может осуществиться в страхе».

– Берите его. – Кретьен повернулся к стражникам.

Люк спустил ноги с матраса и встал, как оказалось, слишком быстро, потому что голова так закружилась, что он был вынужден снова сесть. Один из стражников вложил свой меч в ножны и подставил крепкое плечо под здоровую руку Люка. С такой помощью раненый мог идти, хотя и то и дело останавливаясь. Сзади следовал второй стражник, держа обнаженный меч наготове.

«Как будто у меня есть хоть какой-то шанс убежать», – подумал Люк с каким-то отупением, вызванным одурманивающим действием микстуры.

А потом, глянув в большое открытое окно, он увидел, что луна полностью скрыта за тучами и ночное небо совершенно черно. До рассвета было еще далеко, несколько часов, и это внешне незначительное наблюдение вызвало у него внезапное прояснение сознания и пробудило чувства.

«Они ведут меня смотреть, как она умирает», – понял он.

Кретьен хотел воспользоваться предрассветным часом для того, чтобы избежать гнева местных жителей. Утром, когда публика соберется у обгорелой и пустой насыпи, кардинал, вне всякого сомнения, будет уже нестись в Авиньон в своей карете.

Всей группой они вышли на крыльцо. В воздухе было влажно и пахло дождем. От ночной прохлады по телу побежали мурашки.

В отчаянии Люк решил проверить, на что же он все-таки еще способен. Неожиданно он оттолкнул от себя стражника, надеясь на невозможное – на то, что с помощью одной лишь воли он сможет побежать, сможет первым добраться до Сибилль и каким-то образом добыть оружие и освободить ее.