— Что там происходит?

Орган прекращает играть, пение умолкает.

— А что, еще не понятно? — спрашивает Келли так громко, что ее слышно и без всякого микрофона. — Все кончено.

— Да, Эрл, — произносит еще один голос. Знакомый голос, — понимает он. Слишком знакомый. Выговаривая слова так, как это может делать профессиональная певица-сопрано, которую слышно даже в последних рядах огромных театров, Бетти, его Бетти говорит: — Я люблю тебя, но для тебя все кончено.

Предательство. Его предали!

Бетти продолжает тем же голосом, которым можно сдвинуть горы.

— Улыбнись, тебя же показывают по телевидению.

Где-то за пределами освещенного круга раздается одинокий голос — это Бо.

— Привет, сестренка!

Перешагнув через нижние софиты, чтобы лучше разглядеть происходящее, Эрл смотрит на картину, представившуюся в открытых дверях хлева. Какой-то идиот, лица которого он почти не помнит, сидит за рулем вилочного подъемника. Рядом мрачная женщина придерживает поднятый на вилы поддон, на котором восседает Бетти — его Бетти! Водитель вылезает из-за руля, и теперь возле Бетти стоят Джереми Дэвлин и любовь всей его жизни, все еще пышная Зои, которая помогла Дэвлину сломать стену загона, чтобы вывезти оттуда Бетти. Этим двоим удалось привезти Бетти сюда, а это все равно, что свернуть горы. В свете прожекторов и на гигантском экране все видят последнюю любовницу Эрла Шарпнека; Бетти сидит, как рассвирепевшее языческое божество, и обвиняет его одним своим видом.

В отчаянии он приказывает ей:

— Убирайся!

— Можешь не надеяться!

— Возвращайся в хлев!

— Сдавайся. Все кончено, — говорит Бетти.

Они встречаются взглядами. Внутри у Эрла Шарпнека что-то вспыхивает. Глаза его горят.

— Ничего подобного.

Одним-единственным сценическим приемом Преподобный переключает всеобщее внимание на себя. Он же проповедник, помните, а проповедники добиваются успеха благодаря определенной харизме и умению быстро принимать решения по ходу дела. Находясь, как ему кажется, на вершине мира, Преподобный Эрл одним громким окриком заставляет всех повернуть головы.

— Вы думаете, все кончено? Да ничего подобного!

— Все кончено, Эрл! — пропела Бетти своим мощным голосом. Она указывает на экран над хлевом.

И он первый раз за это время смотрит в ту сторону. На экране, разделенном пополам, разоблаченный проповедник видит себя. Видит стоящего на сцене в лучах славы Преподобного Эрла, чьи серебряные волосы развеваются, а золотой плащ сверкает именно так, как было задумано, но в то же самое время видит — как и все остальные! — Преподобного Эрла, снятого вне студии, этого великого трибуна, скатившегося так низко, жалкого Эрла Шарпнека, произносящего слюнявые речи и унижающегося в стойле у Бетти, самого скверного из всех подлецов. Хитрый, грязный, развратный пастор слышит, — как слышат и все остальные! — как Эрл Шарпнек оскорбляет свою возлюбленную, запихивая при этом в ее дрожащий рот эклеры, в то время как она слезно просит его прекратить.

— Кончено! — Голос Бетти раздается трубным ревом, от которого могли бы рухнуть стены. Она кричит! — Разве ты не видишь? Как ты сумеешь хоть кого-то обмануть теперь, когда всем все известно?

В полумраке шевелится великая армия. «Сейчас? Уже скоро? Если не сейчас и не скоро, то когда?» Они смотрят на Ахмеда. Жилистый, худощавый, покачивающийся в пустыне на ветру, как кустик меч-травы, мулла стоит, будто врос в землю, и одной силой воли удерживает свое войско от решительных действий: он держит руку вытянутой в сторону.

И в этот момент Преподобный Эрл Шарпнек всех поражает: подростков и обращенных, врагов и последователей, архангелов и ангелов, кураторов и выжидающую армию — всех в равной степени; вот тогда-то он потрясает телезрителей всего мира и обрушивает невероятную новость на всех своих нынешних и бывших последователей, вплоть до рассвирепевшего Джереми Дэвлина, встревоженного Гэвина Патеноде и настойчивого Ноа, настроенного во что бы то ни стало обеспечить бесперебойную прямую трансляцию.

С авансцены огромной съемочной площадки проповедник запрыгивает на свой пьедестал для особых выступлений, и, чтобы ясно дать понять операторам, где сейчас происходит главное действие, он поднимает за собой стул и, на глазах у всех, балетным прыжком вскакивает на него. Теперь он оказался высоко над ними и старается держать равновесие, стоя на узком сиденье. Широко разводя руки в стороны, Преподобный Эрл Шарпнек обращается сразу к друзьям, врагам и последователям, проповедует, стоя на самой высокой точке сцены.

— Ну так они все знают, да? — кричит он, хватая микрофон и щелкая кнопкой, чтобы увеличить громкость. — Думаете, кого-нибудь волнует, чем я занимаюсь? Думаете, что мои поступки как-то отражаются на работе моего предприятия? Если вы считаете, что мои грехи как-то на это влияют, то вы жалки. Жалки!

Раздается шелест, как будто сильным ветром покатило перекати-поле, но никто не шевелится и никто не произносит ни слова.

— У меня есть то, что нужно людям! Я знаю, чего вы хотите, все, кто стоит здесь, все, кто предал меня и обратился против меня.

Теперь его голос стал громоподобным, он сильнее, чем те безобразные сцены, которые показывают на экране. В телевизорах корчится трусливый Преподобный Эрл, и рядом он же провозглашает истину:

— Я знаю, чего вы хотите, вы. Тоскливые и алчные человечки, и я могу дать вам это. Прямо сейчас. Я могу сделать вас стройнее. Стройнее! — еще громче повторяет Преподобный Эрл, а за спиной у него стоят, нетвердо держась на ногах, старики, а на гигантском экране все так же показывают его встречи с бедняжкой Бетти, когда он ведет себя самым безжалостным образом.

— Разве вы не понимаете? Половина из вас и раньше знала обо мне всю правду, а кто-то обнаружил ее сейчас, и что же от этого изменилось? Разве вам это на самом деле так важно? Значение имеет не то, что я делаю, — восклицает он, как ангел: вот так он умеет управлять толпой, — но то, что я могу вам продать.

Воздух всколыхнулся, затрепетал от громкого вздоха, который сразу вырвался у множества людей.

— Правда обо мне ничего не значит по сравнению с правдой о вас. Вы хотите есть великолепную пищу, которую я продаю, обжираться ею и оставаться худыми, ведь вы делаете вид, что боретесь с этой проблемой, тренируясь в дорогих спортивных клубах, которые тоже принадлежат мне. Вы хотите следовать за мной, а правда состоит в том, что это никак не отразится на ваших действиях. На действиях любого из вас.

Он повторяет, чтобы произвести большее впечатление:

— Любой из вас. Все вы рождены голодными, поэтому я нужен вам сейчас и буду нужен всегда, ведь признайтесь, до конца жизни вы будете хотеть, и, согласитесь, я даю вам то, чего вы хотите.

— Господи, — бормочет Дэвлин, — это ужасно.