Оставалось только умыться ледяной водой — благо ее в кране было в избытке — и последовать совету Гильде.

Усталость и досада сделали свое дело быстро: мир, состоящий из украшенных потеками ржавчины плит некрашеного металла, быстро поплыл перед глазами Кима и вялая путаница мыслей — верный знак надвигающегося крепкого сна — заполнила сознание. А потом он заметил, что уже не лежит на жестких нарах, а бредет по странному, залитому светом разных лун, лесу. Зимнему, сотканному из голых черных ветвей и стволов, лесу. И кто-то, сильно похожий на тень, идет с ним рядом. Кто-то, на кого нельзя было оборачиваться.

— Что тебе надо? — спросил Ким своего невидимого спутника. — Что тебе от меня надо?

— Да ты же сам знаешь, — прошелестело сзади. — Ты же пришел сюда, чтобы встретиться с одним человеком. Он тебе расскажет то, что хотел узнать... Разве ты этого не понял?

Мертвые, ослепительно яркие луны — мал мала меньше — заливали своим неживым светом промерзший лес. Но от этого тьма вокруг только сгущалась. И в этой тьме впереди себя Ким увидел почти скрытый между черными стволами костер.

— Иди туда, — тихо приказал голос за спиной, и то ли чья-то легкая рука, то ли просто порыв ветра подтолкнули его в спину.

Ким зашагал на трепетный, теплый свет пламени, и чем ближе оно было, тем все более и более знакомым казался человек, сидящий у костра спиной к нему. На человеке этом был нахлобучен странного вида капюшон. Темнота скрадывала детали его фигуры. Точнее, сознание Кима упорно не желало сосредоточиться на этих деталях — так часто бывает во сне.

Тем не менее он знал его — этого человека. И хорошо знал. Только не мог вспомнить — когда и где видел.

А тот потихоньку ворошил уголья костра корявой веткой и не обращал ни малейшего внимания на шаги подходящего сзади Кима. Да Ким и сам не слышал своих шагов.

Он остановился совсем близко за спиной человека у костра и словно окаменел. Сейчас — вот уже через секунду — ему предстояло нечто... Встреча с каким-то знанием. Со знанием, которого он жаждал и которого боялся.

Но даже напрягая свою память и чувства, он не мог вспомнить, какие слова, какой вопрос принес он сюда, к этому костру во мраке. Так бывает, когда вдруг, войдя в пустую комнату, ты никак не можешь сообразить, зачем пришел в нее. И так бывает, когда в походе, потянувшись за фляжкой с водой и уже представляя вкус прохладной влаги на губах, ты вдруг обнаруживаешь, что фляга странно легка и пуста...

Он все-таки протянул руку и дотронулся до плеча человека, который все не спешил повернуться к нему. Но теперь наконец тот обратил внимание на Кима. Сделал ему знак садиться рядом. Подождал, пока Ким устроится на неудобном бревне, и только тогда повернул к нему свое лицо.

Да нет... Это было лицо самого Кима. Такого, каким он станет, наверное, через много лет. Очень нескоро.

Он сам смотрел на себя сквозь бездну времени. И странные боль и тревога были в этом взгляде.

— Теперь ты вспомнил? — спросил тот, другой, Ким. — Ты вспомнил, о чем хотел спросить меня?

Ким — тот Ким, что пришел к костру из темного леса, — молча покачал головой. В глазах его собеседника к тревоге и боли добавились жалость и досада.

— А ведь это так просто... Ведь о чем бы ты ни спросил меня, это всегда будет один и тот же вопрос. Люди вообще хотят знать тайны. Тайны бывают разными. Но там, в глубине души, каждый всегда задает себе только один вопрос. Только один. Человек жаждет знать. Раскрывать тайны. Но никогда не знает, спасет его полученное знание или погубит...

Ким прикрыл глаза и кивнул самому себе.

— Теперь я вспомнил.

Пронзительный холод вошел в него. Холод, страх и тоска. Только во сне простые, совсем нестрашные слова могут открыть душу для холода, тоски и страха.

— Я пришел, чтобы спросить: «чем сделает меня Тайна?»

— Теперь ты это знаешь, — ответил ему человек у костра.

Ким проснулся, словно вынырнув из тяжелых вод медленной реки. Медленной, бескрайней, затягивающей в свою ленивую глубину.

Трудно было сказать, сколько времени занял его сон. Желтоватый свет подслеповатых ламп все так же высвечивал ржавые потеки на стальных стенах. Все так же тихо перебрасывались незнакомыми словами и позвякивали причудливыми железками двое странных мальчишек в углу. И по-прежнему молчал сгорбившийся на своих нарах Клаус.

«Господи... — подумал Ким. — Что за странность снится мне на этой планете? Ведь это не я хотел спросить, чем сделает меня тайна? Это Клаусу надо было знать. Раньше надо было, а теперь — уже нет... Так чего же я испугался? Это Гильде его Тайна превратила во что-то иное. Почему же я испугался за себя? И почему я так хочу узнать ее — Тайну Клауса Гильде?»

— Сюда идут, — глухо бросил Клаус.

Он даже не повернул голову в сторону Кима. Как он догадался, что его собеседник уже не спит, Ким так и не понял.

* * *

«Цунами» вышел на баллистическую траекторию беспрепятственно. Казалось, атакуемый неприятель и в мыслях не имеет оказывать хоть какое-то сопротивление. Но так только казалось: через долю секунды после того, как умолк маршевый двигатель, в небе над Поселением разверзся ад.

Удар сразу дюжиной зарядов антиплазмы нанесли притаившиеся среди «космического мусора», болтающегося по орбитам вокруг Чура, «шершни». Не будь включено отклоняющее поле бортовой системы защиты, крейсер врезался бы в поверхность планеты облаком обломков и раскаленного газа.

Но такого подарка незримый противник, разумеется, не получил. Над полюсом планеты просто рассыпался удивительной красоты космический фейерверк. Море слепящего света прорвало пелену голографического миража и на мгновение превратило обернувшиеся к небу тысячи лиц в ослепительно сияющие маски, полные разных оттенков безумного страха.

Теперь никого ни в чем не надо было убеждать.

* * *

Скрежет разорвал тишину карцера. Ким молниеносно соскочил с нар и напряженно уставился на стальные плиты дверей. Поднялись на ноги — легко, как взлетают спугнутые птицы, — и мальчишки с Чура. Поднялись, словно материализуясь из полумрака, и оба Пса. Только Гильде и не подумал менять позу и продолжал исподлобья коситься на двери, сотрясаемые чьими-то потугами отворить их.

— Э-эй! — раздался еле различимый сквозь вентиляционные щели крик. — Это мы! Вы слышите нас?

— Это Валька! — воскликнул Ган. — Он почему-то не может открыть замок.

Он шагнул к дверям. Положил руки на створки — на прямоугольник замка. Нахмурился, кивнул Фору: дескать помоги! Тот быстро подошел к товарищу и, что-то торопливо проговорив на непонятном Киму наречии, тоже приложил руки к замку и начал проделывать над ним какие-то странные пассы.

Это продолжалось недолго — секунд пятнадцать — двадцать. Затем, еле слышно щелкнув, замок разомкнул стальные створки, и они, скрежеща и громыхая, разошлись в стороны. В слабо освещенном проеме, открывшемся перед обитателями карцера, стоял слегка растерянный Валька.