Уже с первого дня восстания установилась тесная связь между руководством ВКГД в лице Родзянко со старшими из великих князей — Павлом Александровичем, Кириллом Владимировичем, чтобы те убедили Николая II даровать ответственное министерство и конституционализм.

Кирилл Владимирович первым из императорской семьи открыто изменил Николаю II, 1 марта доведя до сведения ВКГД, что «состоящий под его командой Гвардейский экипаж отдает себя в распоряжение временного Комитета», и явившись в Таврический дворец.

В вышедших много позднее мемуарах со смелым названием «Моя жизнь на службе России» Кирилл таким образом оправдывал свои действия: «До сих пор мне удавалось поддерживать дисциплину и верность долгу в Экипаже — единственном благонадежном подразделении столицы. Нелегко было уберечь их от революционной заразы. Если бы они в тот момент лишились командира, это лишь ухудшило бы ситуацию. Меня заботило только одно: любыми средствами, даже ценой собственной чести, способствовать восстановлению порядка в столице, сделать все возможное, чтобы Государь мог вернуться в столицу»[839]. Такие объяснения не убедили ни современников, ни историков, большинство из которых сочло поведение будущего главы Дома Романовых позорным.

Отношения императорской фамилии с новой властью не сложатся, и это касалось не только семьи Николая II. «Начались оскорбления и унижения, — писала княгиня Палей. — Грабежей, узаконенных большевистских краж, еще не было, но дух мародерства витал всюду. А Керенский занимался говорильней и, брызжа слюной, поносил императорскую семью.

— Не надо нам больше ни Распутиных, ни Романовых, — кричал он обезумевшим толпам».

«Царскосельская жизнь наша стала невыносима… То газеты поносили великих князей и печатали вранье, то Временное правительство урезывало средства, выделенные на великокняжеские нужды указом императора Павла Первого. Доход, прежде крупный, исчез. Газетчики правдами и неправдами проникали во дворцы, где еще жили хозяева. Дворцы великих князей — Верховного главнокомандующего Николая Николаевича, Андрея Владимировича и других — разграбили вчистую»[840].

Морис Палеолог 14 апреля обедал в Царском Селе у великого князя Павла Александровича и княгини Палей с их детьми и внуками: «Великий князь носит генеральский мундир, с крестом св. Георгия, но без императорского вензеля, без адъютантских аксельбантов. Он сохранил свое спокойствие и простое достоинство; во всяком случае его похудевшее лицо как бы выгравировано скорбью. Княгиня все трепещет от боли и отчаяния. День за днем, час за часом мы общими силами восстанавливаем пережитые трагические недели. В салонах, когда мы идем к столу, нас на мгновенье останавливает одна и та же мысль. Мы смотрим на это пышное убранство, на эти картины, эти ковры, это обилие мебели и дорогих вещей… Зачем все это теперь? Что станется со всеми этими редкостями и богатствами?… Со слезами на глазах бедная княгиня говорит мне:

— Скоро, может быть, этот дом, в который я вложила столько своего, будет у нас конфискован»[841].

Конечно будет. А у многих представителей элиты жилье уже отобрано или разграблено. Великий князь Павел Александрович подал Временному правительству прошение об отставке за четыре дня до того, как Алексеев сместил его своим приказом с должности генерального инспектора гвардии. Его сын Владимир (Бодя) ушел из лейб-гвардии гусарского полка. «Служить новой власти воины мои гнушались»[842].

Великий князь Николай Николаевич после того, как его турнули из могилевской Ставки, поехал в Крым, где «поселился в имении «Дюльюер», принадлежавшем его младшему брату Петру Николаевичу… Из лиц императорской фамилии в Крыму поселились также приехавшие из Киева императрица Мария Федоровна и сестры императора Николая II великие княгини Ксения и Ольга Александровны с семьями»[843]. Вдовствующая императрица остановилась в Ай-Тодоре, имении великого князя Александра Михайловича. До конца августа все члены императорской фамилии пользовались там свободой передвижения.

Ощущение безысходности и покорного ожидания судьбы было всеобщим в среде прежней элиты. Великая княгиня Мария Павловна передавала свои чувства: «Те дни невозможно описать словами. Все слова, связанные с нашей прошлой жизнью, потеряли всякий смысл; и никакие слова, ни новые, ни старые, не могли выразить хаос наших мыслей и поступков. Слова были беспомощны; мысли притупились, оказавшись в плену у бессильной речи. Нервы мои были напряжены до предела; я жила в постоянном страхе за своих близких. Малейший шум казался подозрительным, стук в дверь тут же вызывал в воспаленном воображении страшные картины того, что последует за возможным обыском»[844].

Как приспособиться к новой реальности? Палеолог наблюдал у представителей прежнего высшего света столицы (запись сделана 15 апреля) три главных «течения общественного мнения, вернее, три моральные позиции»: «В принципе, вся старая клиентела царизма, все фамилии, которые по происхождению и положению содействовали блеску императорского режима, остались верны свергнутым царю и царице. Я тем не менее констатирую, что я почти никогда не слышу заявления этой верности без прибавления суровых, язвительных, полных раздражения и злобы слов о слабости Николая II, о заблуждениях императрицы, о губительных интригах их камарильи…

Все же в этих самых социальных слоях я получаю время от времени и другое впечатление… Не тяжкая ли ошибка не поддерживать Временного правительства? Не значит ли это играть на руку анархистам, отказывая нынешним правителям в поддержке консервативных сил?… Но, насколько мне известно, никто из тех, кого я слышал рассуждающими так, еще не осмелился перейти Рубикон.

Я, наконец, различаю в высших кругах общества третью позицию по отношению к новому порядку… Можно видеть, как они пробираются в передние Временного правительства, предлагая свое содействие, выпрашивая себе поручения, места, бесстыдно выставляя на вид влияние примера, каким служило бы их политическое обращение, спекулируя со спокойным бесстыдством на престиже своего имени, на бесспорной ценности своих административных или военных талантов»[845].

Принципиально вопрос о том, как относиться к Временному правительству, за дворянство решили… Николай II и его брат Михаил. Граф Николай Владимирович Клейнмихель четко, по-военному объяснял: «Отречение Государя Императора и Великого Князя Михаила Александровича от престола и их призыв подчиниться Временному правительству заставил всех верных своей присяге людей подчиниться Временному правительству. Независимо от своих политических убеждений»[846]. Дворяне выполнили приказ императоров — кто-то с великой горечью, кто-то с радостью.