— Их что, задержали уже? — недоуменно спросил Чудо-юдо. — Почему мои об этом не сообщают?

— Не спеши, — досадливо проговорил Михалыч, — всему свое время. В общем, повели эти крошки подвыпившего Ростика через парк, доставили на ту самую полянку, а потом появилась Элька. С бутылкой. Обычно на этой полянке были ребята, но в тот вечер никого не было. Вот тут-то и произошло что-то. А что конкретно, пока непонятно.

— Почему?

— Да потому, что все эти подробности, которые тебя так удивили, стали известны из письма, которое было позавчера отправлено в прокуратуру. Без обратного адреса и подписи. А самое главное — без последнего листа или даже нескольких листов. Пришло сегодня утром. Но автора установить просто — это Лариса Зуева. Похоже, она решила с чистосердечным признанием выступить, но, должно быть, о самом убийстве писать, не захотела. Или страшно стало, или еще почему-то — не знаю.

— Но зачем тогда вообще письмо было отправлять, если испугалась?

— Не знаю. Трудно сказать и даже предположить что-либо.

— Ну хорошо, а про ключи-то что известно?

— Прошлой ночью на Матросова, восемь, где-то около полуночи, приехали Штырь, Монтер и еще несколько человек, которым Филя Рыжий срочно приказал спрятать кое-какой товар. Монтер вспомнил о своем давнем предложении, и на сей раз его приняли, то есть решили спрятать этот товар в бомбоубежище. Элька была еще дома и дала Монтеру ключ. Они сгрузили товар и уехали. Дело было примерно в час ночи, но она торопилась на работу.

— В «Береговию»?

— Да. А Лида и Лариса оставались присматривать за парнишкой. Но Эля, как видно, плохо задвинула в стену ящичек, и та же самая Лариса прошлой ночью нашла за аптечкой тайник с ключами. На одной связке были ключ от бомбоубежища, ключ «Switzerland» и ключ «Schweiz». Неизвестно в точности, откуда, но Лариса знала, что эти ключи представляют большую ценность. Примерно в 3.30 она позвонила из автомата в Лавровку. Точнее, в офис Фили Рыжего, рассчитывала застать там Монтера. До этого, как удалось уточнить, она звонила на квартиру к двоюродному брату, но там была только престарелая тетка и обругала ее за то, что подняла в полчетвертого утра. А в офисе у телефона сидел некий Леша Бетон, которого она знала. Телефон, конечно, был взят на прослушку. Правда, в этот раз она себя не называла, но имелось несколько прежде сделанных записей, где она представлялась Ларисой Зуевой. В тех записях ничего существенного не было: как правило, просьбы зайти и что-нибудь починить. А вот на этот раз была фраза: «Передайте Толе, что ключи у нас в шестьдесят седьмой, в ванной, под плиткой за аптечкой».

— Значит, Монтер тоже знал что-то?

— Сам же сказал, что у него теперь не спросишь… Прослушка, К сожалению, важность этого звонка, сразу не поняла. А может, не обратила внимание, потому что сонная была. Неизвестно, понял ли что-то Леша Бетон, поскольку меньше чем через полчаса научалась операция спецназа. И Лешу, и всех, кто был в офисе, повязали. В СИЗО тем временем Теплов взялся за Филю и поставил перед ним вопрос об отступном. Как это все кончилось, мы уже обсуждали. Но по ходу дела, я полагаю, всплыл вопрос и о ключах, точнее, о том, имеет ли Лавровка какое-то отношение к делам Ростика и Ворона. Конечно, Филя лишнего брать не хотел, но попросил у Теплова разрешения переговорить с друганами. Или маляву переслать — Бог его знает, меня там не было. Но могу с уверенностью сказать, что к тому моменту, когда Штырь через Додика доложил насчет облома с деньгами, Теплов уже просветил Филю насчет того, что ключи могут с лихвой заменить чемоданчик с баксами, а Леша Бетон успел доложить Филе, что ему насчет ключей звонила Лариса. Поэтому Штырь с Монтером и остальными поехали туда. Причем, как мне лично думается, вовсе не с целью выручить Филю. Они просто надеялись, что эти ключики им самим пригодятся. Разумеется, Филя Теплова не информировал ни о том, куда ездят его люди, ни о том, откуда известно про ключики. Но тем не менее, милиция в шестьдесят седьмую квартиру попала довольно быстро. Не потому, что Теплов как-то сумел отследить и вычислить, а потому, что жильцы вызвали группу немедленного реагирования. На лестничной клетке, согласно звонку в отделение, была стрельба. ГНР прибыла, поглядела, нашла штук пять гильз, следы пуль, но ни трупов, ни следов крови. Обнаружили, что дверь в шестьдесят седьмую квартиру не закрыта, осмотрели, не нашли ни следов взлома, ни признаков борьбы. Но зато нашли в ванной тайник, где ничего уже не было. А чуть позже нашли несколько упаковок с наркотическими веществами.

— Согласно показаниям Носкова, стрельбу устроила Элеонора, у нее оказался пистолет Стечкина. Ни в кого не целилась, чисто для испуга. Потом якобы она села в «Волгу», а Штырь с компанией — в «шестерку». На дороге откуда-то взялась машина из «Куропатки», возле Мухановска в лесу произошла разборка со стрельбой и теми итогами, о которых я тебе уже докладывал. Штыря, конечно, еще надо проверять, потому что многое там непонятно. Например, почему его, опаснейшего врага и свидетеля обвинения, куропаточники не только не убили, но и отпустили на волю. Но ключи опять пропали.

— И не только они, — ухмыльнулся Михалыч. — К тому моменту, когда я улетал, ни Лиды, ни Ларисы, ни даже этого инвалида без рук и без ног все еще не нашли. Ну, Элька, понятно, уехала на «Волге». Допустим, остальные две девицы могли куда-то сбежать. Но солдатик их даже на инвалидной коляске далеко не сбежит. На работу Лида с Ларисой не вышли, в общежитии их не было уже сутки. Проверили село, откуда они родом, — не приезжали.

— Жаль, — поглядев на часы, сказал Чудо-юдо, — меня, к сожалению, время поджимает, а то бы еще поговорили. Ладно, будем следить за развитием событий. Больше туда не езди, а займись тихими стариковскими делами здесь, в Первопрестольной. Наверняка Антон Борисович Соловьев, прежде чем проконтактировать с Иванцовым, будет еще и еще раз обращаться к тебе за посредничеством. Очень важно выцедить из него все, что ему известно о Гнездилове-Воронкове. Так что придется тебе, дедушка, еще немножко побыть разведчиком.

Застолье в деревне Конец, в доме бабушки Гребешка, было обильное, но не хмельное. И песен не пели, и не плясали, потому что кавалеры были слишком молоды, а у «барышни» суставы плохо сгибались. Разговоров было много, но беседа не очень касалась собственного житья-бытья. Всех так и тянуло поворошить мировую политику, до которой бабе Дусе никакого дела не было и быть не могло, ибо ни телевизора, ни радио не имела, да и газеты к ней не ходили — одну какую-нибудь выписать денег не хватало.

Больше одной бутылки на пятерых Агафон за ужином выпить не дал. И никто, даже Гребешок, не протестовал. Только Евдокия Сергеевна на него посетовала:

— Им, чай, завтра не на работу. Отдохнули бы, выспались, отчего и не испить-то?

— Да мы, бабуль, напоследок немного ночью поработали, — пояснил Агафон, — вот и устали. Опять же, сколько съели с дороги — всю ночь переваривать будем.

Сама бабка залезла на печь в кухне, а молодежь устроилась на полу в горнице. Конечно, Агафону, как старшему, Евдокия Сергеевна предложила занять никелированную кровать. Но тот вежливо отказался, решив не возвышаться над народом.