Как мы увидим, свой коммунистический, по существу дела, безнравственный подход к пониманию основ этики Троцкий сохранит в течение всей своей политической жизни. Пока же Каутский достойно ответил Троцкому в работе «От демократии к государственному рабству»,[689] знакомство с которой предостерегло некоторых западных левых от присоединения к компартиям. Так что, оправдывая и превознося большевистский террор в России, Троцкий сослужил не лучшую службу делу международного коммунизма.

В книге, написанной совместно с вдовой Троцкого Натальей Седовой и, видимо, опираясь на ее рассказы, В. Серж писал: «На протяжении всех этих лет (имеются в виду годы Гражданской войны. — Г. Ч.) Троцкий редко виделся со своей семьей и у него не было личной жизни».[690] Это суждение верно лишь отчасти.

Действительно, жизнь Льва Давидовича была до предела заполнена военными и политическими делами. Но он не был заскорузлым сектантом и отнюдь не лишал себя жизненных удовольствий. При малейшей возможности он отправлялся на охоту или рыбную ловлю и получал подлинное наслаждение, если попадалась хорошая добыча. Охотничью и рыболовную страсть он сохранит и будучи в оппозиции, и в изгнании, вопреки всем испытаниям, которые придется пережить.

Воспоминания Н. Седовой дают представление о быте семьи Троцкого после переезда в Москву в середине марта 1918 года. В Кремле им была предоставлена квартира, принадлежавшая ранее кому-то из высших чиновников, просторная и удобная, если не сказать роскошная. Стены кабинета Троцкого были обшиты панелями из карельской березы с золотыми украшениями. Веселые комментарии вызвали статуи Купидона и Психеи, украшавшие кабинет. Троцкий переехал в Москву тайно в составе правительства, без семьи. Когда через несколько дней в новую столицу прибыли Наталья с сыновьями и Лев привез их в новую квартиру, он был несколько даже смущен, демонстрируя домашнее великолепие.[691] Хотя, по свидетельству упоминавшегося журналиста Артура Рэнсома, побывавшего у него дома, Троцкий выбрал в Кремле довольно скромное жилье по сравнению с другими высокопоставленными деятелями, например Карлом Радеком и его супругой.[692]

Быт тоже поначалу был скромным, причем Троцкий не раз подчеркивал: «Мы должны жить не лучше, чем в эмиграции». В те короткие периоды, исчислявшиеся подчас несколькими днями, когда глава семьи находился в Москве, семья обедала в совнаркомовской столовой, располагавшейся по соседству с квартирой Троцких. Иногда здесь проходили полуофициальные заседания, которые Седова явно идеализировала: «…Десять старых друзей собирались вместе без каких-либо формальностей или церемоний. Однажды дети затеяли возню в одной из комнат и почти бездыханные вломились через дверь, которая не была хорошо закрыта, прямо на заседание Политбюро. Высшие партийные авторитеты встретили их с восторгом».[693]

Завтракал и ужинал Троцкий дома. Особо Наталья Ивановна не заботилась о приготовлении пищи, однако проговаривалась в мемуарах, что при всеобщем голоде высшие руководители вскоре стали получать редкие в то время деликатесы. Вначале это делалось, так сказать, по «личным каналам». Так, секретарь ЦК Л. П. Серебряков, курировавший быт руководства, организовал доставку сливочного масла, а чуть позже снабжение не просто высококачественными, но дорогими продуктами было введено в норму. «Порции черной икры, предназначенной для экспорта, но не находившей возможности быть куда-либо отправленной, заполняли серебряные сервизы», — писала Седова без тени смущения. Впрочем, как бы вспомнив «правила приличия», она тут же переходила к теме «злоупотреблений» привилегиями со стороны среднего звена руководителей, ни словом не упрекая своего супруга и его коллег по Политбюро в подобных прегрешениях. Все же, видимо, воспоминания Седовой о сравнительной скромности ее мужа и других руководителей в основном были правдивыми. Новым хозяевам огромной страны было не до личных материальных устремлений. Все их время занимало решение глобальных проблем. «Развлечения и хороший отдых являлись непозволительной роскошью. Лев Давидович приходил домой из комиссариата на обед в Кремль, а затем растягивался на диване на три четверти часа».

Иногда Кремль навешали его ставшие взрослыми дочери — Зина и Нина, также переехавшие в Москву вместе с матерью А. Л. Соколовской. Боготворившие отца, девушки жаждали поговорить с ним о политике, узнать подробности из первых уст. Троцкий, однако, категорически отказывался касаться в разговорах с ними любых политических вопросов.[694] Вскоре дочери вместе с матерью вернулись в Петроград и встречи с отцом стали еще более редкими.

Супруга Троцкого не ограничивалась только домашними делами. В отличие от многих жен (а порой и любовниц) новых правителей, Наталья Ивановна обладала приобретенными в Сорбонне познаниями в области искусствоведения, особенно живописи. Эти знания пригодились ей на административной должности, которую она получила прежде всего благодаря положению мужа.

В мае 1918 года при Народном комиссариате просвещения, которым руководил А. В. Луначарский, одно время близкий к Троцкому, по инициативе известного живописца и искусствоведа Игоря Эммануиловича Грабаря был образован отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины. Грабарь сознательно отошел на задний план, предложив назначить заведующей отделом супругу Троцкого, что и произошло в июне того же года. Расчет на то, что Н. И. Седова станет влиятельным в наркомате лицом, полностью подтвердился.

По мнению Грабаря, «при новой власти больше пользы делу сохранения наследия принесет умное руководство Троцкой (Н. И. Седова значилась в документах Наркомпроса под фамилией своего мужа. — Г. Ч.), чьи авторитет и влияние в высших должностных кругах были неоспоримы. Грабаря же там не знали или относились к нему как к бывшему буржуазному «спецу», а значит, человеку ненадежному».[695] Следует добавить, что, рекомендовав Седову на административный пост и став ее помощником в качестве заведующего подотделом национального музейного фонда, И. Э. Грабарь обеспечивал себе личную безопасность, высокий оклад и влияние.[696]