3

Я внес положенную плату в десять драхм и начал подъем по длинной широкой лестнице, которая вела к Пропилеям. Нам всем с детства знакомо изображение Акрополя со стоящим на нем Парфеноном. Мы неоднократно видели его в книгах, церковных учебниках, на гравюрах в многочисленных офисах и на почтовых открытках, которые наши друзья присылают нам из средиземноморских круизов.

Правда, профессор Магаффи предупреждал, чтобы мы не ждали слишком много от визита на Акрополь. Вот что он пишет в своей книге «Прогулки по Греции»:

Во всем мире не найдется руин, которые сочетали бы в себе такую пронзительную красоту, такую безукоризненную архитектуру, такой мощный пласт истории и такую длинную вереницу бессмертных воспоминаний. Фактически ни одно здание на земле не может вынести подобного груза величия, поэтому первый визит на Акрополь, как правило, разочаровывает. Каждый путешественник связывает культуру Старого Света с Грецией; Греция для него воплощается в Афинах, Афины — в Акрополе, а Акрополь — в Парфеноне. В результате в голове у человека клубится так много мыслей и воспоминаний, что он невольно ищет какое-нибудь вечное, бессмертное здание, к которому все это можно было бы привязать. Для осмысления многовековой истории человечества во всем ее величии человеку требуется некая отправная точка, и чаще всего он выбирает Акрополь. Что же он видит, попав сюда в первый раз? Расколотые колонны и разбитые пьедесталы — эти детали не соответствуют накалу страстей, кипящих в душе путешественника. И у него возникает — возможно, помимо воли — горькое чувство разочарования.

Я поднимался по лестнице, ведущей к Пропилеям, держа в памяти это предупреждение. Солнце ярко сияло над древними колоннами, и глазам было больно. Известно, что афиняне гордились этими великолепными воротами. Персонаж одной из античных комедий сообщает: «Они (афиняне) всегда восхваляли четыре достояния: свои миртовые ягоды, свой мед, Пропилеи и свои смоквы».

Я миновал величественные Пропилеи, и передо мной — огромная скала, незаметно повышавшаяся к дальнему концу. А там, на самой верхней точке на фоне ослепительно голубого неба стоял Парфенон.

И я подумал: это самое прекрасное из всего, что я видел в своей жизни. Я боялся сделать хотя бы шаг, приблизиться и тем самым разрушить очарование. Не понимаю, чем руководствовался доктор Магаффи, когда писал свои комментарии? Если в мире и существовало зрелище, которое превзошло все мои самые смелые ожидания — это вид Парфенона на краю обрыва. Вознесенный на самую вершину холма — так, что Афины с их обитателями остались где-то далеко внизу, а рядом лишь знойное летнее небо, — Парфенон стоял и продолжает стоять в гордом одиночестве. Хотя он оказался массивнее и тяжелее, чем я предполагал, храм — странным образом — выглядит почти невесомым. Глядя на него, трудно отделаться от мысли, что кто-то из могущественных небожителей взял и опустил это чудо архитектуры на самую макушку Акрополя. Пусть стоит и радует глаз!

Я медленно, шаг за шагом приближался к священному храму и тихо бормотал про себя: «В своих многочисленных путешествиях мне довелось повидать немало удивительных памятников — египетские пирамиды и менгиры Карнака, высеченные в скале храмы Абу-Симбела и великолепный Баальбек, древний город Тимгад и другие останки античного мира… Но ты, величественный Парфенон, навсегда останешься моим самым лучшим, самым прекрасным воспоминанием. Ты единственное место на Земле, куда хочется возвращаться вновь и вновь. Не знаю, сколько мне суждено прожить, но в эти оставшиеся годы я хотел бы ежегодно возвращаться сюда — чтобы снова подняться на холм и увидеть тебя, о прекрасный Парфенон!»

Следом явилась мысль: месторасположение храма выбрано не случайно. Долгий подъем по лестнице, прохождение через Пропилеи — все служило подготовкой к встрече с Парфеноном. Недаром Сократ говорил, что храм не должен быть легкодоступным. Дорога к нему должна быть достаточно долгой и трудной, чтобы человек успел очиститься душой и сердцем. В Парфенон не попадают случайно, с улицы. Для встречи с ним вы должны возвыситься.

Я не раз задавался вопросом, почему не одной фотографии или рисунку не удается в полной мере передать очарование и величие этого места? Вопрос непростой. Необычный баланс здания, его аскетизм — а греки при строительстве Парфенона отринули все лишнее, ненужное — это трудно передать на бумаге, ибо взывают они, скорее, не к глазу, а к разуму. Если бы мне предложили описать мое впечатление от Парфенона, то я бы вспомнил птицу, которая, спускаясь с заоблачной высоты, в какой-то миг сложила крылья и продолжает парить в воздухе — не делая никаких движений, лишь благодаря одной ей ведомой магии полета.

Железная арматура, заложенная в колонны Парфенона, со временем окислилась, благодаря этому высокие колонны из петелийского мрамора прибрели желтоватый оттенок. Этот цвет часто ошибочно описывают как золотой или коричневый. На мой взгляд, он больше всего напоминает по цвету пенку на девонширских сливках.

Стоя на вершине Акрополя, я испытывал огромную благодарность к туркам, которые превратили Парфенон в мечеть, понастроили по соседству домишки и обнесли их стенами. Таким образом они невольно способствовали сохранению древнегреческого ансамбля на Акрополе. Если бы на их месте оказался народ более энергичный и последовательный в своих начинаниях, то от Парфенона не осталось бы и камня на камне. Так что отдадим должное природной лености турок: они никогда не потрудятся поднять то, что упало, но точно так же не станут ломать то, что само по себе не разрушилось.

Я пытался представить, как выглядел Парфенон полторы тысячи лет назад. Несомненно, он сильно отличался от тех молочно-белых развалин, которые мы наблюдаем сегодня. Здесь все сияло золотом и яркими красками — в соответствии со вкусами владельцев.

Известно, что греки любили раскрашивать и покрывать позолотой свои статуи. Богини у них были рыжеволосые, обряженные в ярко-красные, голубые и зеленые одеяния. Наконечники копий, сандалии, цепи и конская узда — все изготавливалось из бронзы или позолоченной бронзы. И посреди этого многоцветья в полумраке Парфенона стояла огромная статуя, ради которой, собственно, и строился храм. Это была сорокафутовая деревянная фигура Афины в шлеме с высоким гребнем. Левую руку богиня опустила на щит, а в правой держала крылатую Нику.

Эта работа Фидия была одним из величайших достижений античного мира. Сделана она была из дерева (обычного в ту пору материала), но даже самый внимательный наблюдатель не смог бы разглядеть ни единого дюйма деревянной поверхности. Лицо и руки богини покрыты пластинами из слоновой кости, в глазницы вставлены драгоценные камни, из-под позолоченного шлема выбиваются золотые же локоны.

Даже в те времена, когда люди создавали столь прекрасные творения, как Парфенон и все, что в нем находилось, людская зависть не дремала. Увы, человеческая натура не блещет благородством. Перикл, предвидя проблемы, которые могут возникнуть у Фидия с согражданами, настоял, чтобы все золотые пластины весом свыше сорока талантов были съемными.

Однако это не помогло талантливому скульптору. Настал день, когда враги выдвинули обвинение против Фидия: якобы он присвоил часть золота, которое ему выделили на оформление статуи. Вот тут-то и пригодилось предостережение Перикла: все крупные золотые пластины сняли и перевзвесили. Выяснилось, что обвинение надуманное, и Фидий чист перед законом. Тем не менее в результате вражеских интриг скульптора бросили в темницу, где он и принял смерть.