Принимая у себя гостей или отправляясь куда-либо с Таэко, Сатико теперь всегда со страхом ждала, какой очередной фортель выкинет её сестра. Во время последней поездки в Киото, когда они пришли в ресторан «Хётэй», Таэко первой ринулась к столику, уселась на место, которое по праву старшинства полагалось занять Юкико, и принялась за еду, не дожидаясь остальных. «Больше я никогда не пойду с ней в ресторан…» — шепнула потом Сатико на ухо Юкико. В другой раз, летом, они всей семьёй отправились в театр «Китано». Во время антракта в буфете Юкико стала разливать чай, Таэко же сидела как ни в чем не бывало и даже не предложила ей свою помощь. Разумеется, она и прежде не могла похвастаться изысканными манерами, но в последнее время её невоспитанность стала бросаться в глаза.

Как-то вечером Сатико проходила по коридору и вдруг обратила внимание на то, что дверь в ванную наполовину раскрыта. Увидев, что там моется Таэко, Сатико велела О-Хару прикрыть дверь.

— Не смей закрывать дверь! — закричала из ванной Таэко.

— Вы нарочно оставили её открытой? — удивилась О-Хару.

— Да. Я слушаю радио.

По радио передавали симфонический концерт, и Таэко желала слушать его, сидя в ванне.

Ещё как-то — кажется, это было в августе, — Сатико пила в столовой чай, когда служанка доложила, что из магазина «Кодзутия» прибыли кимоно для них с Таэко, их принёс сын хозяина. Сатико попросила сестру выйти к нему в гостиную, пока она допьёт чай. Из столовой ей было хорошо слышно, о чем они говорят.

— А вы пополнели, госпожа Таэко, — сказал сын хозяина «Кодзутии». — Это кимоно того и гляди разойдётся у вас на бёдрах по швам.

— Не бойтесь, не разойдётся, — усмехнулась Таэко. — Но вот от поклонников у меня действительно не будет отбою.

— Это точно! — согласился молодой человек и захохотал.

Сатико было отвратительно слушать этот диалог. Она давно уже заметила, что Таэко не очень-то стесняется в выражениях, но ей и в голову не приходило, что её сестра способна опуститься до такого рода шуток. Молодой человек был не из тех, кто позволяет себе фамильярничать с заказчицами, стало быть, Таэко сама спровоцировала его на это. Судя по всему, вне дома она нередко ведёт разговор в такой вульгарной манере.

Что и говорить, Таэко с её многочисленными занятиями и увлечениями (куклы, танцы, шитьё) приходилось общаться с разными людьми и видеть многое из того, о чем её рафинированные сёстры не имели ни малейшего представления. Это внушало ей чувство известного превосходства даже с Сатико она зачастую говорила так, словно та была несмышлёной девочкой. Но если прежде Сатико слушала её со снисходительной улыбкой, то теперь она вдруг поняла, что время умиляться прошло. Она вовсе не хотела уподобляться Цуруко с её старомодными взглядами и предрассудками, но ей было неприятно, что её младшая сестра способна вести разговор в столь развязной манере. Чутьё подсказывало Сатико, что дело не обходится без чьего-то влияния, и стоило ей задуматься над этим, как она стала улавливать в высказываниях и поведении Таэко отголосок грубоватых шуток Итакуры.

И всё же в том, что Таэко стала такой, была не только её вина. Для этого существовали и другие причины. Она была единственной из сестёр, которой не довелось в полной мере ощутить атмосферу довольства и благополучия, некогда царившую в доме Макиока. Она почти не помнила мать, которая умерла, едва Таэко пошла в школу Отец, с его привычкой жить на широкую попу, ничего не жалел для дочерей. Юкико, хоть и была ненамного старше её, сохранила ясные воспоминания об отце и о тех благодеяниях, которыми он её осыпал, Таэко же в ту пору была слишком мала, чтобы обратить себе на пользу отцовское внимание и щедрость. Взять хотя бы её занятия танцами. Вскоре после смерти матери она их забросила, хотя, намекни она отцу, что ей нравится танцевать, он, конечно же, не поскупился бы пригласить к ней самую лучшую учительницу.

Об отце Таэко помнила главным образом то, что он считал её чумазой дурнушкой, прямой противоположностью другим своим дочерям. По-видимому, так оно и было на самом деле. В те годы она и впрямь была довольно невзрачным ребёнком и к тому же так одета, что её вполне можно было принять за мальчишку. Как хотелось ей поскорее вырасти, окончить школу и стать такой же красивой и нарядной, как старшие сёстры! Тогда и у неё будет много хорошей одежды! Но осуществиться её мечтам было не суждено: отец умер и процветанию дома Макиока пришёл конец. А вскоре после этого произошла злополучная история с её побегом из дома.

Юкико считала такой финал вполне закономерным для пылкой, впечатлительной девушки, которой не довелось в полной мере изведать родительскую любовь и которая не находила понимания со стороны своих близких. В случившемся, говорила она, нужно винить не столько саму Таэко, сколько обстоятельства её жизни. Ведь она вполне серьёзный и разумный человек. В школе училась не хуже других сестёр, а в математике даже превосходила их…

Но что бы ни говорила Юкико, история с побегом легла несмываемым пятном на репутацию Таэко и не могла не повлиять на её дальнейшую судьбу. Даже Тацуо относился к младшим сёстрам жены далеко не одинаково. Хотя ни с одной из них полного взаимопонимания у него не возникло, к Юкико он всё же питал определённую теплоту, в то время как Таэко всегда была для него отрезанным ломтём, обузой. Он отдавал явное предпочтение Юкико, и это проявлялось во всём — и в размерах ежемесячных денежных пособий, которые каждая из них получала от «главного дома», и в одежде и прочих вещах, которые для них покупались.

Для Юкико давно уже было приготовлено хорошее приданое, Таэко же за всё время не было куплено ни одной стоящей вещи, всё, что у неё было, она либо приобрела на собственные деньги, либо получила в подарок от Сатико. Как видно, в «главном доме» сочли возможным урезать пособие Таэко на том основании, что, в отличие от Юкико, у неё имеется дополнительный источник доходов, и Таэко считала это справедливым. По сути дела, «главный дом» тратил на Таэко чуть ли не вдвое меньше, чем на Юкико.

При том, что Таэко зарабатывала отнюдь не мало, Сатико не переставала удивляться тому, как ей удаётся и одеваться по последней моде, и покупать дорогие украшения, и к тому же ещё регулярно переводить деньги на чековую книжку. (Впрочем, она подозревала, что кое-какие драгоценности перекочевали к ней с витрин ювелирного магазина Окубата.) По-видимому, она лучше своих сестёр знала цену деньгам. И не потому ли, что в большей степени, чем они, ощутила весь ужас безденежья, когда выяснилось, что их отец разорён?

Опасаясь, что рано или поздно её взбалмошная, легкомысленная сестра попадёт в очередную скандальную историю, Сатико невольно склонялась к мысли, что ей следовало бы жить с семьёй Цуруко. Таэко, разумеется, никогда не согласилась бы на это, да и в «главном доме», как ни странно, не выказывали особого желания принять её в своё лоно. Было бы логично предположить, что после разговора с Тэйноскэ старшие Макиока потребуют, чтобы Таэко немедленно ехала в Токио, где они смогут должным образом за ней присмотреть, однако ничего подобного не случилось. Быть может, Тацуо перестал обращать внимание на пересуды и уже не возражает, чтобы незамужние свояченицы жили в Асии. Известную роль могли играть и соображения материального свойства: для Тацуо, давно уже считавшего Таэко наполовину самостоятельным человеком, было удобнее переводить ей каждый месяц небольшую сумму, нежели принимать её на полное обеспечение. Размышляя об этом, Сатико не столько досадовала на свою младшую сестру, сколько жалела её.