Битва при Бувине и кончина двух других членов правительственной команды, Клемана и Готье, способствовали дальнейшему возвышению того, кто уже и так был «главой королевского совета». И вот Герен, поставленный в епископы Санлиса — что, впрочем, не помешало ему при Бувине носить свое одеяние брата-монаха из ордена Госпитальеров — стал «особым другом короля» и занялся делами королевства еще более плотно, чем прежде. Означает ли всё это, что теперь главным критерием лояльности вассалов и подданных стала верность королю и епископу Санлиса? Ведь именно в ту пору четверо эшевенов были назначены представлять короля и Герена в Бароне, одной деревне в Шароле. Следует ли понимать это в том смысле, что Герен уже стал фактическим соправителем Филиппа Августа? Для него это был бы верх возможного. Вместе с тем встают и другие трудные вопросы. До какой степени Герен оказывал влияние на короля Франции? Мог ли Филипп Август довольствоваться лишь показной ролью государя, предоставив епископу Санлиса управлять королевством и держать в своих руках исполнительную власть? Разве не записано в одной хронике Сен-Дени: «Герен удивительно управлял делами королевства»[299]?

Рассмотрим заново некоторые имеющиеся данные и подведем итог. Герен был сильной личностью и обладал замечательными способностями. Это бесспорно. Не подлежит сомнению также и то, что король наделил его большими властными полномочиями. С учетом этого обстоятельства можно было бы лучше объяснить тот факт, что умершим членам правящей команды не подбиралась замена. Холодная воля, жажда власти Герена исключила бы вхождение новых лиц в узкий правительственный круг, и не понадобилось бы даже ссылаться на стойкое нежелание короля менять свои привычки. Впрочем, последнее обстоятельство как раз было бы благоприятным для замыслов Герена.

Это, однако, не объясняет столь частый уход государя в тень. Нужен был очень серьезный мотив для того, чтобы Филипп, настоящий любитель власти, вдруг добровольно поступился ею. Иногда в нем видят психопата-неврастеника. Конечно, в определенных случаях он был эмоционален, раздражителен, импульсивен и упрям вне всякой меры, но эти недостатки не мешали ему прежде править. К тому же злые языки того времени непременно отметили бы, если бы король Филипп стал слишком болезненным, недееспособным или ленивым для того, чтобы заниматься делами королевства. Что касается популярных анекдотов, в которых король представлен пьяным или получающим запрет на употребление крепкого вина от своего лекаря, то для историка было бы слишком мелко ссылаться на них, чтобы объявить Филиппа неспособным управлять королевством. Впрочем, никакой из текстов не подтверждает этого предположения. Ограничимся тем, что констатируем вместе с каноником Гатинелем: Филипп любил вино.

В действительности все свидетельства согласуются между собой. Филипп Август не отрекался от власти ни морально, ни даже частичным образом. Он не стал короновать своего сына Людовика при своей жизни, и это решение, очевидно, полностью совпадало с позицией Герена, не склонного давать слишком много власти вспыльчивому, нетерпеливому и амбициозному наследнику престола, которого поддерживала решительная супруга. Филипп оставался настоящим королем, и его авторитет вновь стал неоспоримым после 1213 года, несмотря на редкие критические замечания, которые, в ущерб ему, обычно соседствовали с восхвалениями его сына, принца Людовика. Свидетельство его внука, Людовика IX, знавшего Филиппа только по детским воспоминаниям, категорично. Дед произвел глубокое впечатление на юного принца: уже в зрелом возрасте он характеризовал его как человека, который на удивление хорошо умел заставить людей повиноваться себе. Король Филипп наказывал слуг, допускавших оплошности при выполнении своих работ. Однажды, раздраженный треском сырых поленьев в камине, он прогнал со своего двора тех, кто нес за это ответственность[300]. Людовик Святой старался подражать ему в этом. Покидая замок Йер в пору своего возвращения из крестового похода, он отчитал старого королевского оруженосца Понса за то, что он слишком замешкался, подводя к нему коня. Жуанвиль попытался вступиться за старика, и тогда король сослался на воспоминание о Филиппе Августе, который утверждал, что надлежит воздавать своим слугам более-менее в соответствии с качеством их службы и что никто не сможет править, если он не способен так же хорошо изгонять, отвергать и наказывать, как и награждать[301]. Король Филипп обладал этой особенностью, которая отличает властных людей, способных проявлять как суровость, так и щедрость, согласно заслугам каждого[302].

Филипп был настоящим королем до самой своей смерти. Его страсть к власти была велика, и, подобно мужчине, который идет на огромные жертвы, чтобы удержать при себе любимую женщину, он предпочел лучше доверить большую часть управления королевством тому, кого считал в этой области более квалифицированным по сравнению с собой, нежели отдать корону своему сыну или разделить ее с ним. Осознавая свои недостатки и свой долг в отношении королевства, Филипп облек доверием Герена, выдающегося государственного мужа, настоящего орла как в построении замыслов так и в действиях, хладнокровного, безжалостного, мастерски владеющего собой, и в то же время способного при необходимости принимать быстрые и масштабные решения. Выбор оказался удачным, и критические высказывания современников в адрес епископа Санлиса состояли, главным образом, в намеках на его незнатное происхождение.

Между тем король никогда не унижался перед Гереном, который в силу своего интеллекта и проницательности понимал, что должен знать свое место и не требовать для себя исключительного положения. Кроме того, постоянно оказывая милости Бартелеми де Руа и его клану, Филипп показал, что он знает, как оставаться хозяином положения. В глазах многих Руа мог выглядеть незначительным соперником. Было ли это верно? Не увяз ли он в хлопотах о своей клиентеле и в родственных связях, стараясь продвинуть на епископские должности представителей своей фамилии и ходатайствуя за своего бедного племянника Амори де Монфора, чьи просьбы о помощи отравляли жизнь королевской власти? К счастью, у Бартелеми де Руа было достаточно козырей на руках. Должность великого камерария обеспечивала ему ежедневные личные контакты с королем. Будучи толковым администратором, он сумел хорошо зарекомендовать себя. Упорный и терпеливый, он плел свои нити ради будущего, и если у него не было ни таланта, ни ловкости, ни способности для того, чтобы поставить себя так, как это сделал Герен, он мог, по крайней мере, рассчитывать на время и еще больше на королевское благоволение. Это благоволение всегда было неизменным, даже несмотря на то что в день битвы при Бувине Бартелеми предпочел держаться в группе осторожных рыцарей, подальше от схватки, а также несмотря на поддержку, которую он оказывал клану наследного принца.