Ягмор вылез из-за лавки, а я ощупал его, выискивая ножи и прочее оружие. Убедившись, что у мальчишки нет с собой ничего опасного, я ещё раз пристально изучил его взглядом: вдруг это кто-то, сокрытый мороком? Хоть опыта ворожбы у меня было не много – я умел лишь то, что позволяла мне моя половина нечистецкой крови, – но всё же попытался уловить в облике мальчишки что-то странное, разумеется, кроме его метин Мори. Ягмор с достоинством выдержал мой взгляд – не отвёл глаз даже, истинно маленький меченый князь. Я прислушался к своим ощущениям – и к той силе, что царапалась в груди. Всё молчало, и лицо Ягмора – худое, чумазое, с несколькими незажившими царапинами на щеках – показалось мне простым и понятным, не таящим в себе никакого подвоха.

– Пойдём. – Я кивнул в сторону лестницы.

Трегор и Огарёк тут же подхватили Ягмора с двух сторон под локти и повели за мной.

Войдя первым, я поспешил осмотреть комнату: постель была смята, но Ивель и правда ушла, не оставив ничего, что напомнило бы о ней. Меня кольнуло разочарование, но я быстро взял себя в руки: сам же просил её вести навей на Перешеек, к тому же письмо мальчишки-воробья может быть ещё важнее.

– Давай что нёс. И берегись, если письмо окажется безделицей.

Ягмор обиженно скривил рот, воровато огляделся и осторожно поинтересовался:

– А деньги?

– Давай, пока князь-чудовище не вернул твою Морь! – прикрикнул Огарёк и грубо толкнул Ягмора в бок.

– Я заплачу, как и обещал, – нетерпеливо выдохнул я, решив сейчас не выговаривать Огарьку за грубость. – Письмо.

Ягмор покопался за пазухой и неохотно протянул мне письмо, тёплое от его тела. Я едва сдержался, чтобы не выхватить бумагу, но сохранил самообладание. Печать была сломана, и, спешно развернув послание и пробежавшись глазами по первым строкам, я понял: скоро полетят вражьи головы.

Письмо шестое. Царю Сезарусу от командующего Раве Рейгердо

Мой царь, мне стыдно и боязно писать это письмо, я страшусь показать свою слабость и, правда же, пойму, если вы сочтёте меня недостойным звания командующего.

Я очень надеюсь, мой царь, что вы уже выслали армии нам в подмогу, потому что долго нам не протянуть. Суровые морозы донимают сильнее врагов – а их, признаюсь, немало. Мои люди измождены и телом и духом. Порой мне кажется, что это никогда не закончится: ожидание подмоги среди холода и темноты. Мы не можем отступить, потому что вы, мой царь, приказывали нам биться и нести свет в дикие земли. Мы пытаемся держаться, мой царь, но это письмо – мой крик отчаяния.

Не за себя прошу, а за людей, которые гибнут от холода, страдают от голода и ран. На нас охотятся степняки – просто забавы ради, а некоторых, кто ходил в деревни вести проповеди, наверное, поймали люди князя, потому что от них уже давно нет никаких вестей.

Мы не можем вернуться назад без приказа, но не можем и наступать, потому что после поражения наши силы на исходе. Я пишу, а руки мои дрожат; я получил ранение в плечо, и от холода мне постоянно хочется спать. Раны плохо заживают, припасы подходят к концу, а дичи здесь почти нет.

Прошу, мой царь, отправьте войска нам в подмогу. Письмо будет идти долго, войска – ещё дольше, и, боюсь, если вы не поторопитесь, мы все сгинем на границе своей родины и княжьих земель.

Я посылаю это письмо с проверенным человеком и молюсь Милосердному, чтобы оно дошло как можно скорее.

На том заканчиваю свой унизительный крик о помощи. Да хранит Милосердный вас и вашу семью, да поможет нам вернуться домой живыми.

Князь

– Откуда у тебя это? – спросил я, передавая письмо Огарьку и Трегору.

– Не боись, письмо настоящее, – оскорбился Ягмор. – Знал бы, как мы его добыли, не сомневался бы.

– Я спросил, откуда оно. И жду ответа.

Ягмор выпятил грудь, даже вытянулся, будто хотел казаться больше и значительнее.

– Воробьи стараются, князь. Все знают, что это ты созвал воробьиные стаи. Мы хотим доказать, что можем не просто бегать с бумажками от деревни к деревне. Мы все хотим уважения.

– Воробьям не стать соколами, – заметил Огарёк с плохо скрываемой ревностью.

– Нам этого и не нужно! – воскликнул Ягмор. – Мы шустрее соколов и нас больше, зато стая дружна как один. Думаете, письмо сразу ко мне попало? Нет уж, с десяток воробьёв сменило.

– И только тебе хватило тщеславия назваться воробьиным князем, – подытожил Трегор.

Он закончил читать письмо, свернул его и передал обратно мне. Ягмор стушевался, но продолжал следить за мной с алчным любопытством. Я вспомнил об оплате.

– Коли письмо настоящее, то эти деньги принесут тебе счастье. А если нет – Золотой Отец испепелит тебя в первый день своего пробуждения.

Я отсчитал дюжину золотых ликов – этого было бы достаточно, чтобы купить небольшое подворье где-нибудь в Чернёнках или Топоричке. Ягмор вытаращился и приоткрыл рот, будто не верил своим глазам. Его руки сграбастали мешочек с ликами так быстро и ловко, что я даже не заметил, куда он его пристроил – за пазуху, скорей всего, где и хранил письмо.

– Да настоящее оно, клянусь, – просипел он.

– Весна покажет, – хмыкнул Огарёк.

– Ты вскрыл письмо, – сказал Трегор. – Так не поступают ни соколы, ни тем более воробьи.

– Как бы тогда мы узнали, что оно стоящее? – возмутился парнишка. – Тем более не моих это рук дело! До меня человек десять его перетаскивало, тебя, князь, искали.

– И переписали, стало быть, не раз?

Ягмор отступил к двери. Вид у него был жалкий и растерянный, но я не собирался жалеть мальчишку: и так уже накормил и заплатил, даже если письмо окажется подделкой.

– Не переписывали мы, клянусь! Почитали, правда то, но не рассказывали никому. У воробьёв тоже есть честь своя, воробьиная, и мы ею дорожим, князь. Ты сам погляди да посуди: письмо засаленное, уголочки истрёпаны. И бумага дорогущая, белая, как девкина грудь.

– Откуда про грудь-то знаешь? – хохотнул Огарёк.

Ягмор тяжело сглотнул и продолжил торопливо и обиженно оправдываться:

– Передавали знаешь как бережно? Прятали в самых укромных закоулочках и носились так быстро, что сапог не жалели. Всё для тебя, князь.

Последние слова он произнёс тихо и с какой-то обречённостью. Я вдруг увидел его совсем в другом свете: щуплый меченый мальчишка, худой и усталый до полусмерти, в изношенной одежде, он искал меня по всему Холмолесскому, чтобы отдать письмо, из-за которого его запросто могли бы убить в пути. Видать, берёг его Господин Дорог, смотрела за ним сверху Серебряная Мать. Я шагнул к нему и протянул руку. Ягмор сперва испугался, но, увидев улыбку на моём лице, выдохнул и стиснул мою ладонь. Я почувствовал мягкую волчью шерсть на его пальцах и крепкие, истинно звериные когти. Что-то во мне откликнулось, потянулось навстречу ему, и я понял: воробей не сказал мне ни слова лжи.