с сенсорной системой, а движения и манипуляции — с мышечной системой. Это обычное разделение рецепторной и эффекторной функций. Важно, однако, помнить, что в нормальном здоровом поведении восприятие и действие, ощущения и мускулы работают в функциональном единстве. Например, видение невозможно без постоянных мелких движений глаз. Даже при судороге, когда потеряна проприоцепция от конечностей и возможны лишь наиболее грубые движения, остается значительная часть сенсорного опыта — гравитации, направления и т. п.

Несмотря на функциональное единство сенсорики и мускулов, начальный акцент на сенсорной ориентации дает тактическое преимущество. Простое замечание и регистрирование не требует заметных мышечных движений и не привлекает внимания других Между тем значительные, явные движения в среде вызывают в нас ощущения риска поставить себя в ложное положение, пережить смущение, замешательство, или какими-то иными способами навлечь на себя наказание со стороны окружающих. Поэтому легче и разумнее поработать сначала над улучшением своей ориентации. Но обретя уверенное сознавание того, где мы находимся, мы можем начать пользоваться нашей мускулатурой и, не рискуя вызвать в себе невыносимую тревожность, почувствовать, что мы делаем, осуществляя свои действия.

Кроме того, работая сначала над ориентацией, а потом над манипуляцией, мы следуем за образованием симптомов и блоков. Обычно детям запрещают прежде всего явные мышечные движения и выражения, если они приносят слишком много беспокойства окружающим. Постепенно мы перестаем сознавать, что сами себе произвольно запрещаем их Иными словами, поскольку они подавляются хронически, и ситуация, по-видимому, не будет изменяться таким образом, чтобы это подавление перестало быть необходимым, это подавление переходит в репрессию. То есть, поскольку мы перестаем удерживать на этом внимание (которое требует изменения и развития), подавление становится "бессознательным". Затем, поскольку подавление мышечных действий имеет тенденцию подавлять ощущения и делать их неэффективными, мы начинаем терять ориентацию. В наших экспериментах мы обращаем процесс, начиная с обострения чувствования того, что мы есть и что мы чувствуем. Обретя вновь некоторую долю ориентации, мы можем начать возвращать себе способность двигаться и манипулировать собой и нашим окружением конструктивно.

Мы подчеркиваем, что во всех типах деятельности, будь то чувствование, вспоминание или движение, слепые пятна и ригидность в определенном аспекте сознаваемы. Необходимо уделить больше внимания и интереса тому аспекту, который сознается, так чтобы смутная фигура прояснилась на своем фоне. Мы можем, по крайней мере, сознавать что есть слепое пятно, и работая последовательно над тем, что мы можем видеть или вспомнить, и над мышечными манипуляциями, посредством которых мы делаем себя слепыми, мы постепенно разрушаем блок до полного сознавания.

Любой здоровый контакт включает сознавание-замечание (перцептивную фигуру/фон) и волнение-возбуждение (возрастающую мобилизацию энергии). Каждый блок, наоборот, делает необходимым выполнение актуальной работы по предотвращению контакта. Эта работа состоит именно в манипуляции собственной ориентацией, то есть ограничении или искажении рецепторных функций таким образом, чтобы "фигура/фон" не формировались, а вместо этого эти две части поля — та, которая должна была бы быть "фигурой", и та, которая должна была бы быть "фоном", сливались так, что становились почти неразличимыми. Иными словами, это "слияние", — которому и посвящен данный эксперимент. Если, несмотря на все противодействие "фигура/фон" все же образуется, то этот процесс сопровождается обычным возбуждением. Это создает дополнительную проблему в предотвращении контакта: поскольку нет намерения вкладывать энергию в возбуждение, что было бы естественным следующим шагом в создании и проживании контакта, — она должна быть подавляема Подавление возбуждения создает трудности дыхания, составляющие "тревожность" (беспокойство) — проблема, к которой мы обратимся в следующем эксперименте.

Восприятие и воспринимаемый объект, интенция и ее реализация, один человек и другой находятся в слиянии тогда, когда нет сознавания границы между ними, нет различения моментов различия или "инакости", отличающей их друг от друга. Без этого чувствования границы, чувствования чего-то иного, что должно быть замечено, что требует своего подхода, манипулирования, радости, — не может быть возникновения и развития фигуры/фона, следовательно — не может быть сознавания, волнения, не может быть контакта.

Слияние паталогично только когда оно поддерживается как средство предотвращения контакта. После того, как контакт достигнут и прожит, слияние имеет совершенно другое значение. В конце любого успешного — то есть ничем не прерванного и естественно завершившегося — опыта всегда возникает слияние энергий или порождающих энергию материалов. Например, когда пища опробована на вкус, прожевана и проглочена, — она уже не сознается. Контактная функция выполнила свою работу. Новые операции, если они были необходимы для того, чтобы сделать эту определенную пищу ассимилируемой, закончены, и дальнейшая работа может быть предоставлена автоматическому и несознаваемому аппарату пищеварения, развитому филогенетически. Энергия пищи ассимилируется — буквально, делается подобной тому, что уже имеется в тканях и органах тела. Она перестает быть чужеродной, иной, она "натурализована" и становится новой силой, добавляемой к ресурсам организма. Она "течет" вместе с организмом, т. е. то, что было организмом, и то, что было пищей, теперь находятся в слиянии.

Процесс приобретения новых знаний имеет точно такую же форму. То, что ново, должно привлечь внимание своим отличием от того, что уже известно, должно возбудить интерес в качестве чего-то, что должно быть принято, или отвергнуто, или частично принято и частично отвергнуто. Это может быть потенциальным расширением уже существующего у человека знания, или это может занять место чего-то, во что человек до сих пор верил. Чтобы ассимилировать это, нужно его рассмотреть, проработать, и до некоторой степени проработать себя. Таким образом уже известное и новое знание ассимилируются друг с другом. Диапазон того, что человек понимает и может делать, таким образом, увеличивается. Если ассимиляция не доведена до завершения, новое знание может быть принято на сомнительной основе как что-то, что может "применяться" при таких-то и таких-то обстоятельствах. При полной ассимиляции "знаемое" и "знающий" едины, здесь нет "применения знания" к ситуации, подобного прикладывания мази к ране или крема на лицо, есть только человек-в-действии. Здесь человек и его знания находятся в нормальном здоровом слиянии.

Если в дальнейшем способ мышления, представления или делания, который полностью ассимилирован, на каком-то основании окажется неадекватным или возникнет необходимость заменить его иным, более адекватным, это породит проблему, вновь полностью будет сознаваемо, будет еще раз проработано, и либо вновь утверждено, либо модифицировано, либо отвергнуто и заменено чем-то лучшим. Только то, во что человек, как ему говорят, должен верить, или то, что его заставляют принять как обязанность — иными словами, то, что не принято человеком полностью как его собственное и не ассимилировано им, не уподоблено ему самому, — только это человек не способен поставить под вопрос, даже если все обстоятельства этого требуют. Такого рода нарушение слияния с "авторитетами" вызовет слишком сильное