– Так где ты был?

– В раю.

– Это как понимать?

– В Айове.

– Ха! Я только и помню об Айове, что интервью в эфире Коки Робертса, рассказывавшего, как весело Айова убивает политиков.

– Смешно до слез. В Сентс-Ресте наш головорез пытался прикончить меня. Как тебе это нравится, Ларки? Через двадцать четыре часа после того, как добрался до Паттон и Элизабет. Какой черт подсказал ему, где меня искать?

Ларки усмехнулся:

– Боюсь, Бен, в наш век существуют миллионы способов. Он, очевидно, хорошо обеспечен. Техническими средствами, я хочу сказать. – Они уже поднимались на лифте.

– Вся шайка в сборе?

– Угу. Ну, Ландесман и Эллен на двадцатом этаже, этажом ниже меня и президентских покоев, а вице запихнули на десятый, чтобы не путался под ногами, и еще пара спичрайтеров, пиарщики, Мак, само собой. Все они толкутся в номере у Мака, пытаются вспомнить, что позабыли.

– Как на твой взгляд дела, Ларки?

– Все наши опросы делегатов показывают более или менее ничейную позицию. Хэзлитт набирает голоса, но дело движется вроде китайской водяной черепахи. Медленно. Все решат колеблющиеся делегаты, так что на них мы и давим как можем. Та история с LVCO висит, как газ с горчицей над полем боя. Новый шедевр Фэйрвезера коснулся «таинственных убийств в Айове», и эфирного времени у нас полно. Если мы все-таки пробьемся, нам предстоит разбираться с законом о предвыборной агитации. Тем более, – вздохнул он, – что слабость политики Боннера в Мексике не сулит ничего хорошего. Многие сыты по горло. Прошлой ночью в Техасе и Новой Мексике произошли пограничные инциденты… подонки!

– Я все исправлю, Ларки.

– Еще бы! Конечно, Бенджамин.

Из номера открывался вид на город, затянутый, как туманом, жаркой дымкой. Вдали кружили несколько вертолетов редакций новостей. Как только президент обоснуется в отеле, воздушное пространство будет, как говорится, выметено подчистую.

Все были здесь: Мак, Эллен, Ландесман, пара сочинителей текстов и еще кое-кто. Бен сказал пару слов с Ларки, тот – Маку, и малозначащих личностей разогнали по другим комнатам.

– Итак, леди и джентльмены, не буду вдаваться в подробности, история довольно запутанная… но суть ясна. – Бен обвел взглядам лица людей, не знавших, радоваться им или бояться. – Все кончено. Боб Хэзлитт отзывает свою кандидатуру.

Он полюбовался разинутыми ртами, проследил обмен взглядами.

– Выдвинут будет Чарли Боннер.

Он так потряс их, что бурного ликования не получилось. Глядя в недоверчивые лица, Бен предупредил, что ни намека на сказанное не должно просочиться за пределы группы поддержки президента.

– Нам придется на пару дней придержать новость… но, черт побери, ребята, вы заслужили право узнать заранее. Письмо я вам показать не могу, потому что первым его должен увидеть президент. Но я лично вручу ему документ, подписанный собственноручно Бобом Хэзлиттом и гарантирующий, что тот отзовет свою кандидатуру. Как только Хэзлитт прибудет в Чикаго, его люди сделают заявление.

– Здорово, умник, – заговорила наконец Эллен Торн. – И как это вышло? Как ты это проделал?

– Ну, терпеть не могу играть в конспирацию…

– Не беспокойся, – вставил Оливер Ландесман, – тебе это к лицу.

– А, высшая похвала – похвала мудрого! – Все они дурачились от облегчения. В конечном счете все кончилось хорошо. Игра стоила свеч.

– Серьезно – первым должен узнать президент.

Они дружно набросились на него. Но потом кто-то спросил об Элизабет. Как и лейтенант Боханнон, все они за нее молились.

Пятнадцать минут спустя Дрискилл столкнулся с Ником Уорделлом в вестибюле среди саркофагов, финиковых пальм, суровых львов и чего-то, напоминающего обломки кинодекораций. Отсюда они сбежали в причудливый бар «Ходячая мумия», и Уорделл, навалившись на столик, ткнул в Бена толстым пальцем.

– Ходят слухи, будто Хэзлитт отваливает. А вы что слышали, мой высокопоставленный друг?

– Я аплодирую его благоразумию. И надеюсь, что слухи не лгут.

– Народ в хэзлиттовской делегации с ума сходит… но представитель Хэзлитта клянется на пачке Библий, что это неправда. Шерман Тейлор уже здесь, и, чем бы вы думали, он занимается? Впервые в жизни разгуливает среди демократов, поджав губы, разыгрывает из себя президента… Знаете, что я думаю, Бен? Давайте взглянем правде в лицо: кампания набрала обороты после того, как в игру вступил Шерм Тейлор. И сейчас все хлопушки и петарды запускает Шерм. Пока с его кандидатом все было в порядке, Шерм выглядел, как самая нарядная в известной части вселенной свинья в навозе. Но сейчас вид у него загадочный…

– Как у сфинкса, – вставил Дрискилл, поглаживая маленькую керамическую статуэтку, украшавшую середину стола. Это был подмигивающий сфинкс.

– Кое-кто поговаривает, что он, мол, прямо из морской пехоты попал в президенты, не пообтершись в мире политики, – и ему это не нравится.

– Черт, они, видно, уже забыли, что было четыре года назад. Чарли напинал ему, что надо, забил гол с шестидесяти пяти ярдов, скажу я вам.

Уорделл покивал.

– Ну, сдается мне, что-то заваривается.

– Что-то всегда заваривается, – сказал Дрискилл.

Телекамеры обступили взлетную полосу. Две высотные башни «Хартленд» создавали идеальный фон для Летучего Боба в старой кожаной куртке, в шапочке со сверкающим козырьком и в белом летчицком шарфе, готового отбыть в Чикаго. Он перешучивался с операторами и просил снимать побыстрее, потому что тут слишком жарко для таких глупостей. Закончив фотосессию, он снял шарф и куртку и прошелся вокруг Р-38 «Лайтнинг». Из всех самолетов времен Второй мировой этот, с его двойным фюзеляжем и хвостовым оперением, был, пожалуй, самым узнаваемым. Красивая машина. Боб называл ее вершиной своей коллекции.

Хэзлитт, опершись на крыло и глядя на восходящее солнце, ждал, пока один из помощников загрузит в самолет чемоданы и саквояж.

– Все уложено, лейтенант?

– Да, сэр. Можно отправляться.

– Вы мне очень помогли.

– Спасибо, сэр.

– Вы тоже прямо в Чикаго?

– Да, буду там завтра, сэр.

– Ну что ж, не сомневаюсь, генерал будет рад вас видеть. Я увижусь с ним сегодня вечером… а завтра обращусь к народу. – Он заглянул в багажное отделение. – Все собрали? Не хватало только забыть смокинг или еще какую чертовщину.

– Все на месте, сэр. Я два раза проверил.

Хэзлитт забрался в кабину и закрыл колпак. Разогревая двигатель, показал фотографам и телеоператорам поднятые большие пальцы. Том Боханнон отдал честь. Тонкие трубы двойного фюзеляжа придавали самолету вид доисторической летучей твари. Пронесшись по полосе, Боб Хэзлитт махнул рукой, потянул рычаг на себя, и машина поднялась в воздух так плавно, что захотелось плакать.