– Ну здрав будь, Велибор! – обратился старик к пришельцу, и встрепенулся тот. – Хорошо, что помнишь ты имя свое.

– Вчера вспомнил.

Он вспомнил свое имя вместе с прочим, но никто к нему не обращался так уже много лет, посему звучание его имени было для него внове. Пришло ему такоже в голову, что его настоящее и данное бекташами имена суть одно и то же[233]. Но более не сказал он ничего – слова отчего-то давались ему с трудом. Пришедшие не знали, что делать, неуверенность сковывала их.

– Как поступить надумал? – начал опять Драган.

Но на сей вопрос не последовало ответа. Молчал страшный пришелец, бывший некогда мальчишкой из их села, так же, как они, когда-то собиравший сливу в корзины по осени и уминавший жито в сочельник. Молчали селяне. И тут вдруг ответил он им, и голос его звучал, как из могилы:

– Уходите. Уходите отсюда. Совсем уходите. Чтоб завтра ни в одном из сел окрест не было ни души.

Недоуменно взирали на него пришедшие.

– Скоро, очень скоро вышлют турки сюда много воинов. Не дадут они вам жить, а деревни все ваши станут как Медже. Берите только то, что сможете унести, и уходите.

Опустил старейшина голову в знак того, что понял сказанное.

– Куда пойдете? – вдруг спросил пришелец.

– На север, а потом на запад. В Срем пойдем, к венграм.

Усмехнулся пришелец:

– Османов решили поменять на маджар? Думаете, лучше они?

– Наши туда уже ходили. Говорят, вроде венгры всех принимают, им нужны воины, много воинов.

– Если и воевать, то только под знаменами Джирджиса, таков мой вам совет. Османы забирают душу вместе с жизнью, а маджары – только душу.

Снова старейшина склонил голову в знак того, что слышал и это.

– Ты-то сам что будешь делать, Велибор?

– Здесь останусь, на горе этой. Турок подожду. Есть у меня до них дело.

– Как же ты? Против своих…

– Свои они мне или не свои – это пусть там решают, – указал пришелец пальцем вверх. – Или там, – указал он вниз. – Я только должен устроить им встречу.

И увидал тут старейшина, что ногти у оборотня длинные и острые, не как у человека, а как у зверя, которому тот был подобен, а глаза светятся зловещим красным огнем, изнутри идущим. И стало старейшине не по себе, а и видел он за долгую жизнь свою всякое. И понял, что не с человеком говорил он ныне.

– С нами не пойдешь? – спросил он, хотя и не был уверен, что нужно это спрашивать.

Покачал головой нелюдь:

– Мертвые с мертвыми, живые с живыми. Не по пути нам. Да и сильно вам я сдался. Тут посижу, подожду.

– Лазутчики доносят – дорога войском запружена, все идут на Београд. Жарко там будет.

– Скоро ли ожидать их тут?

– Да завтра и ожидать.

– А не знаешь ли, дед, кто там идет?

– Да чего ж не знать-то? Первыми едут конники ваши…

Стремительны акынджи, налетают они на врагов быстрее, чем сокол на цаплю… Кха! Только знал Урхан-ага, что толку никакого нет от них на поле брани. Все выигранные сражения выиграны были янычарами и пушками, все проигранные – проиграны конницей. Только и хороши башибузуки, что баб портить да крестьян грабить. У Якуба было сердце башибузука, как попал он в янычары? Всадников Урхан-ага не боялся.

– А следом за ними?

– Следом пушки везут, большие пушки…

Пушки… Они царили на полях сражений. Урхан-ага видел, как крошили они в песок стены Истанбула, как будто были то не мощные камни, а черствая урманица. Но в горах пушки были бессильны, а на дорогах таких становились они обузой. Их он тоже не боялся.

– Дальше кто?

– Следом идет ваш брат-янычар…

Кха! А вот с этими мы и поговорим…

– У вас будет время уйти подальше, но не более одного дня и одной ночи. Больше не обещаю. Управитесь?

– Есть ли у нас иной выход?

И опять наступило молчание.

– Останешься тут? Один? Может, помощь нужна?

– Да уж как-нибудь сам управлюсь. Идите.

– Как же ты на гору их заманишь? Мимо не пройдут?

– Не пройдут, кха! Раз уж помочь вызвались, принесите мне сюда девять тел янычарских из деревни, пять ручниц и пороха на десять выстрелов из каждой. Больше не надо. Остальное возьмите себе, пригодится.

– Сделаем. Может, броню какую тебе принести?

Усмехнулся Урхан-ага:

– Нынче железо мне без надобности. А вот хорошо бы дорогу завалить при съезде с горы – всадников это остановит на время. А когда следом за ними на дорогу вывезут пушки, хорошо бы подстрелить пару лошадей – пусть упадут пушки с обрыва, хуже не будет.

Кивнул старейшина. А сам нелюдь отвернулся, ибо сказал уже все слова. Но перед тем как уйти, все же обернулся старик Драган:

– И, это… Ты прости нас, Велибор, но Смиляну мы тебе отдать не можем.

Встрепенулся тот, но ничего не ответил, хотя и видно было, что слышит.

– Ее теперь замуж все равно никто не возьмет… После того как она с тобой была… Подпортил ты нам девку. Но мы не виним тебя, хотя это и против законов Божьих – она дочь сестры твоей. Это судьба. А уж как она радовалась, что первой узнала тебя…

Обернулся Урхан-ага, и увидали они наконец, что лицо его может отличаться от камня.

– Держите ее крепче! Свяжите, если нужно. И не пускайте никуда. Увезите с собой далеко, чтобы не смогла вернуться. Да скажите, чтоб забыла про меня.

– Мы выполним просьбу твою, Велибор из рода Тримановичей. Да поможет тебе Бог и… сам черт, если вы с ним побратимы.

Опустился пришелец на колени, и старик перекрестил его да поцеловал в лоб. Больше говорить было не о чем, да и ни к чему. Каждый шел своей дорогой.

На другой день с первыми петухами потянулись по тропам люди со скарбом своим и вереницами скотины. Уходили от верной смерти селяне из окрестных деревень, никто не хотел себе и семье своей участи тех, кто жил в Радачевичах. Собирались наспех, брали только самое ценное и нужное, что сами могли донести да на лошадей с ослами навьючить, ибо закрыты были для них дороги, идти пришлось горными тропами, где не проехать телеге. Столько было страшных вестей за последние дни, что люди ни о чем другом и думать не могли, как только о брошенном хозяйстве да об опасности, что подстерегала их со всех сторон. Потому про то, что творилось в тот день в Чертовом городе или Зубах шайтана, как называли эту гору проклятые нехристи, никто доподлинно не знал. Лазутчики засели на соседних склонах, но и они видели не все, а потому и рассказывали по-разному. Но даже то, что дошло до людей, быстро стало легендой, ибо было оно жутко и чудесно.