Криди зарычал и выскочил из офиса, хлопнув за собой дверью. Гектор мог слышать через дверь, как он поливал матом Маркуса Шона.

Улыбаясь, Гектор прикурил сигарету от своей старенькой «Зиппо» и вышел вслед за Криди в приемную. Криди, все еще матерясь, рванул по коридору.

Шон покачал головой и удивленно сказал:

– Черт, что-то пошло наперекосяк. В чем дело, Гектор?

Гектор улыбнулся и пристроил свой зад на угол конторки. Подмигнул грудастой рыжей девице, листающей свою записную книжку.

– О, Дон придет в себя, Маркус, не волнуйся. Он всего лишь изображает из себя художника. Подозреваю, что ему никогда не доводилось встречаться с редактором, которому не наплевать на его книгу. Сам знаешь, для пользы дела иногда надо быть жестким.

Он нашел адрес Криди и снял страничку с хромированных колечек. Снова подмигнул секретарше и сказал:

– Вы очень милы, я обещаю вернуть вам это.

Донован Криди заперся в своей квартире в Джорджтауне. Шел дождь, было холодно, и предсказывали ледяной шторм для района Колумбия… и возможные перерывы в энергоснабжении из-за упавших деревьев и порванных линий.

Раздумывая над своими возможностями после вмешательства Ласситера, Криди решил побыстрее закончить давно начатый роман для нового перспективного издателя. Задумывался роман как большое произведение Криди – исторический триллер о событиях в Бухте свиней, причем один Криди мог об этом рассказать. Только теперь он почувствовал, что сможет закончить задуманную книгу. Он разведет большой огонь, усядется в кожаное кресло, в котором всегда сидел, когда писал, с трубкой, хорошим бурбоном и блокнотом, и придумает, как улучшить конец книги. Он поставит Вагнера на стерео и…

Он помедлил, остановившись в гостиной.

Понюхал – странно устроены мозги, он в самом деле чувствовал запах дыма.

Криди кинулся в кабинет и зажег свет. В его любимом кресле сидел мужчина, пил виски Донована и трудился. В камине уже потрескивал огонь…

Гектор отбросил в сторону страницы рукописи и схватил с колен пистолет с длинным дулом. И направил кольт в правый глаз Криди.

– Я знал, что у тебя не хватит пороху отдаться настоящему редактору, – сказал Гектор. – Увы! Так сними груз с плеч, агент Криди. Я пришел, чтобы потребовать вернуть некую собственность.

Криди испугался… пытался догадаться, каким образом Ласситер проник в квартиру… причем проник в целости и сохранности.

– Какую собственность? – пробормотал он.

– Для начала – предсмертную записку Хема. Ты же в те дни не спускал с него глаз. Всегда ошивался рядом. Ты был в то утро в Айдахо, так ведь? Готов поспорить, что ты следовал за ним по пути из Мэйо в Кетчум. Когда Мэри убежала от тела, ты проник в этот сумасшедший дом… украл последнюю записку Хема. Я пришел за ней… И даже не пытайся мне врать. Даже ты не посмел бы уничтожить такой документ.

Тут Криди удивил его:

– Ты прав… я не смог. Когда я ее прочитал, случилась странная вещь. В конечном итоге я даже немного полюбил этого сукина сына. – Он криво улыбнулся. – Хем в самом деле был потрясающим мужиком.

– Да, – согласился Гектор. – Лучшим. Письмо – я хочу получить его немедленно. В противном случае я начну с твоих пальцев. – Он поднял пистолет. – Я принес много пуль, а эти старые стены очень толстые.

Криди прошел к своему столу. Теперь он заметил, что в камине не только дрова – многочисленные катушки пленок. Гектор пояснил:

– Твоя коллекция по Дозорному дому… – Гектор тоже подошел к столу. – Если ты вытащишь пистолет, Криди…

Агент швырнул Гектору пожелтевший листок бумаги. Он уже поистерся на сгибах… как будто письмо много раз перечитывали. Гектор развернул его только на мгновение, чтобы убедиться, что текст написан корявым, спускающимся вниз, но легко узнаваемым почерком Хема. Он положил листок в карман своей спортивной куртки:

– За это спасибо, Криди. Теперь еще два вещи. Чемодан Хема. Тащи его сюда, или я прострелю тебе коленные чашечки.

Криди посмотрел на большой кольт и предпочел послушаться. Это всего лишь перестановка в сюжете, ничего больше. Удачный шахматный ход, решил Криди, но не весь матч.

Стоя в дверях с давно потерянным чемоданом Хема в руках, Гектор сказал:

– Теперь последнее: утро второго июля шестьдесят первого года. Что ты видел? Мэри действительно застрелила Хема?

Криди пожал плечами:

– Стекло было мутным, мокрым, солнце поднималось и било прямо в окно. Честно? Я больше видел собственное отражение, чем то, что произошло внутри этого проклятого дома. Я просто не знаю.

Гектор решил, что Криди говорит правду… и действительно ли в душе он, Гектор, хотел знать, что там случилось? Если Хем застрелился сам, это мало отличалось от того, что его застрелила Мэри по его же просьбе. Он сказал:

– Ты можешь сказать мне еще одну вещь. Виктория… она действительно покончила с собой?

Криди встретился со взглядом голубых глаз Гектора. У писателя был решительный вид. Он решил, что если скажет правду, то Гектор его пристрелит.

Он явился к Виктории в такой ярости, что плохо соображал, только хотел отомстить. Они поругались, и он задушил Викторию. Он хотел только припугнуть ее. Но убил, прежде чем сообразил, что делает.

Он сунул ее голову в духовку, открыл газ и понадеялся, что смерть девушки сойдет за самоубийство. Все еще глядя в глаза Гектора, Криди сказал: – Думаю, она покончила с собой из-за всего того, что пошло наперекосяк в ее жизни. Думаю, ты в этом виноват.

Гектор подумал… потом подошел и поднес дуло пистолета к виску Криди.

Гектор сидел один в кабинке итальянского ресторана. По окнам бил ледяной дождь, и деревья вдоль улиц Джорджтауна напоминали ледяные скульптуры. Он отпил еще глоток красного вина и вытащил письмо Хема из кармана. Прочитал его в пятый раз.

Бедная милая Пикл!

В этом нет ничего удивительного.

Прости за всю эту грязь.

Тело уже умирало некоторое время (пожалуй, с того момента, как в Бутиабе упал второй самолет), а остальное успешно догоняло эти последние месяцы. Все теперь окончательно распалось на части, и я совершенно разбит и уверен в невозможности выздоровления.

Теперь все кончено, ты же можешь продолжать жить дальше.

Я проводил все утра после последней войны в работе над четырьмя книгами, которые уже не смогу закончить. И эти последние, пустые годы я провел, копаясь в остатках своей памяти в поисках материала, а будил только старые призраки и чувство вины. Горькое сожаление, которое не могут смягчить те бутылки виски, в котором мне теперь отказано, и последние остатки любви ко мне, которые ты в состоянии изобразить.