Обогнув выступ, он осторожно приблизился к подножию скальной стены. Неподалеку, распростертое на камнях, лежало человеческое тело, голова причудливо свернута набок, рука с окровавленной кистью отброшена в сторону. Запах крови был теплый и сильный. У Рафа потекла слюна. Медленно он подошел поближе, что-то бормоча себе под нос, облизываясь и мочась на камни. Тело пахло потом и свежим, сочным мясом. Этот запах поглотил все — небо, озеро, камни, ветер и страх Рафа. Ничего больше в мире не осталось — только зубастый Раф и исходящий от тела запах мяса. Раф подошел еще ближе.

24 ноября, среда

На следующий день, ровно без пяти три пополудни, Дигби Драйвер собственной персоной появился у дверей Центра. День стоял сравнительно теплый и ясный, небо было в меру голубым, задувал ветерок, журчащие ручьи несли свои бурые талые воды, в воздухе пахло смолистой лиственницей. Внизу в Конистонском озере плескалась стая канадских казарок. Сверху было видно и хорошо слышно этих крупных птиц, с коричневой грудью и черной шеей, которые, гогоча и теснясь, пересекали водную гладь. На этих птиц, пожалуй, стоило посмотреть, но будь то даже не канадские казарки, а, скажем, чернобровые альбатросы, Дигби Драйвер все едино не сделал бы и шагу в их сторону, ибо не усмотрел бы в этом ничего необычного. Он затушил сигарету об стену у крыльца, бросил ее на ступеньки, позвонил и вскоре был уже в приемной комнате, где его ожидали доктор Бойкот и мистер Пауэлл, а также чашка жидкого чая. Возможно, читатель уже начал теряться в догадках, отчего это Дигби Драйвер, который последовательно воротил нос от всяческих конференций и заявлений для прессы, считая ниже своего достоинства ходить и выслушивать то, что, по мнению чиновных инстанций, без особого для них вреда можно ему сообщить, — отчего это он так добивался встречи с официальными представителями Лоусон-парка? И на что, собственно говоря, он рассчитывал? Ответ прост: он и сам не знал отчего. Его попросту приперли к стене, и до него стало доходить, что линия поведения исследовательского центра — уйти в глухую оборону и больше помалкивать — оказалась куда более эффективной, нежели он предполагал поначалу. Однако кампания в прессе, равно как и хорошая драма, должна быть динамичной. Волну нужно гнать! Жизненно важно постоянно сыпать в жернова свежее зерно. Преступник, о котором полиция узнала в понедельник, должен быть во вторник арестован, в среду — допрошен, в четверг — приговорен и, в конце концов, в пятницу — изничтожен окончательно, посредством опубликования его биографии сомнительного свойства. В противном случае газета перестает выполнять свою роль демократического органа, и тиражи немедленно падают. После гибели мистера Эфраима Дигби Драйвер, следуя инструкциям своих хозяев, непрерывно размахивал плащом пред лицом Центра, задействовав при этом всю свою изобретательность. Он был сметливым и энергичным журналистом, так что эту историю с собаками раскрутил на все сто. Однако все его попытки спровоцировать ученых закончились провалом. Запершись в своем замке, они отказывались выйти за его стены и принять открытый бой, не без оснований рассчитывая на то, что со временем у публики пропадет интерес к двум бродячим псам, которые и повинны-то разве что в нападении на фермы и в смерти нескольких овец и которые — что бы там ни говорили, но, так или иначе, этот факт придется признать — никоим образом не являются переносчиками бубонной чумы. А там, как оно обычно и бывает, всплывет какой-нибудь другой жареный факт, и газета забудет об этих псах и перестанет бить тревогу. В самом деле, Драйверу в телефонном разговоре с лондонской редакцией уже пришлось выслушать весьма неприятные намеки на то, что интерес к его собачкам может иссякнуть в любую минуту. Но с точки зрения своей личной выгоды и карьеры, Дигби Драйвер был кровно заинтересован в том, чтобы приложить все силы и не дать этой истории с собаками заглохнуть. Если сейчас его отзовут обратно и все сойдет на нет, он не заработает очередного пера себе в шляпу, за каковым начальство и послало его в Озерный Край, уповая на его репортерскую хватку и умение преумножить тираж, равно как и поспособствовать достижению их собственных политических целей.

Сейчас же дело заключалось в том, что Дигби Драйвер никак не мог придумать, что ему предпринять дальше. К этому времени псов уже давным-давно должны были застрелить при драматических обстоятельствах в результате захватывающе-колоритной спонтанно организованной облавы разгневанных фермеров. А еще лучше было бы, если бы местные жители, до смерти напуганные чумой, заявили публичный протест. Однако не случилось ни того ни другого. Местные жители разве что стали на ночь убирать в дом мусорные бачки и уповали на то, что псов этих найдут околевшими где-нибудь не на их участке. Так что если сейчас, накануне дебатов в палате общин по вопросу финансирования научных исследований, не удастся спровоцировать Центр на какое-нибудь неосторожное действие, то все дело, по-видимому, выродится, за недостатком событий, в скучную и нудную тягомотину. Таким образом, Дигби Драйвер, вместо того чтобы забраться на елку, всего-навсего взялся одной рукой за нижний сук.

Доктор Бойкот, который прекрасно понимал сложившуюся ситуацию, приветствовал его с надлежащей подчеркнутой учтивостью.

— Весьма рад, — произнес доктор Бойкот, предлагая Дигби Драйверу сигарету, — что наконец-то вы приехали к нам. Лучше поздно, чем никогда. Что ж, скажите, чем мы можем быть вам полезны. Поверьте, мы сделаем это с удовольствием, если сможем.

Но не так-то просто было озадачить Дигби Драйвера. Как всякого профессионального негодяя, его не особенно смущали ловкие перестановки стульев, пепельниц и настольных ламп в духе голливудского фильма. Подобно огромному истукану, который приснился Навуходоносору, Дигби Драйвер имел медные чрево его, и бедра его, и железные голени его.

— Я бы попросил вас рассказать мне побольше об этих псах, — начал он.

— Ну что же, давайте только уточним, о каких, собственно, псах вы говорите, — заметил доктор Бойкот, тепло улыбаясь.

— Ну, мистер… э-э… Бойкот, — отозвался Драйвер (теперь они улыбались друг другу словно две гиены), — мне кажется, вы несколько… кривите душой и грешите против правды, вы уж простите мне это выражение. Ведь вы отлично знаете, о каких псах идет речь.

— Ну, я, наверное, догадываюсь, — не стал возражать доктор Бойкот. — Одного не пойму, как и в каких терминах вы определяете их? Какова ваша атрибуция, если тут вообще возможны какие-либо определения. Поэтому разрешите мне повторить свой идиотский вопрос — о каких псах речь?

— О тех псах, что сбежали от вас и вызвали тут такое беспокойство.

— А-а, — торжествующе протянул доктор Бойкот с видом дотошного адвоката, который только что вытянул из свидетеля противной стороны ту самую в простоте сказанную фразу, которую и намеревался вытянуть. — Давайте уточним. Где это «тут» и что за «беспокойство»?

Дигби Драйвер неторопливо стряхнул пепел с сигареты и сделал глоток отвратительного чая.

— Ну хорошо, начнем от печки, если уж вам так хочется. Итак, вы не отрицаете, что некоторое время назад отсюда сбежали два пса и что теперь они, одичав, бегают где-то по окрестным холмам?