Он чувствовал, что силы вновь оставляют его, чувствовал резкое головокружение, и, казалось, вот-вот упадет.

— Нет, — слабым голосом произнес он, сопротивляясь этому, но облегчение, однако, не приходило.

Возможно, он заснул, а возможно это было сразу после того, как Волк остановился, и Черневог сказал, подталкивая его:

— Теперь ты можешь слезть вниз.

Сквозь деревья виднелось что-то большое и белое. Его глаза не сразу восприняли это, пока он не понял, что это был болтавшийся на ветру лодочный парус.

Черневог хотел, чтобы он разведал, что было на лодке. Петру не нужно было дожидаться этого приказа. Он быстро перебросил ногу через шею коня и спрыгнул на землю, которая была достаточно сухой и твердой, бросил свободно болтающиеся поводья, полагая, что Черневог все равно взял бы их, даже если бы Петр и не слезал с лошади. Петр сам был готов подняться на борт старой лодки в надежде… на избавленье, если Саша все еще был там и думал о нем. Но в то же время он и опасался Бог знает какого поджидавшего его ужасного открытия. Но об этом сейчас он старался не думать.

А Черневог продолжал, не торопясь покидать лошадь:

— Парень очень увертлив, если не сказать больше. Его чертовски трудно проследить, и я не думаю, что он все еще будет здесь. Лови!

Черневог бросил ему меч. Петр поймал его, к удивлению, прямо за рукоятку, так что у него возникло мимолетное жестокое желанье выхватить его из ножен и броситься на Черневога.

Неожиданно его дыханье стало прерывистым и коротким. Черневог же только сказал:

— Отправляйся, не следует тратить на это целую ночь.

— Будь ты проклят, — пробормотал Петр, продолжая сжимать меч в руках, затем повернулся и направился прямо к лодке, куда и послал его Черневог. Ярость душила его, в то время как та самая темная и холодная пустота внутри него вдруг всколыхнулась, напоминая о себе, будто настойчиво требовала его повышенного внимания ко всему, что касалось их общей безопасности.

На земле, около самой воды, виднелись многочисленные следы недавнего пребывания лошади: он был уверен, что это была Хозяюшка. Саша уже давно покинул это место, как и предполагал Черневог, но Петр некоторое время стоял и звал его, хотя с лодки не доносилось ни звука. Он разглядел место, где можно было забраться на палубу, подтянувшись, ухватил несколько свисавших ивовых веток и запрыгнул на борт.

Шум от его прыжка мог разбудить любого спящего, так же как и его громкий голос. Он увидел, что дверь в маленькую кладовку была распахнута, а немного дальше разглядел и поломанный поручень, значительная часть которого просто исчезла. Эта картина никак не радовала его.

— Саша? — в очередной раз позвал он, и под влиянием слабо тлеющей внутри него надежды, добавил: — Ивешка?

Парус хлопал на ветру, палуба поскрипывала, вода плескалась о борта, но нигде не было ни единого признака присутствия живого существа.

Он бросил рассеянный взгляд в открытую дверь кладовки, но увидев, как и ожидал, лишь знакомые корзины, завернул на корму и обратил внимание на прочную веревочную петлю, затянутую на рукоятке, что управляла рулем: это был обнадеживающий факт. По крайней мере, рука, которая последней удерживала руль, оставила ее в полном порядке. И при этом было совершенно неважно, что обломанное носовое крепление могло в любой момент свалиться, а ослабленные опоры и плохо закрепленная мачта могли раскачать и освободить лодку: чувствовалось, что она прочно села на мель и теперь лишь покачивалась на воде, лишенная возможности свободно плыть.

Можно было лишь надеяться… Господи, только надеяться, что этот расколотый поручень и само положение лодки никак не означали, что Ивешка покинула лодку прежде, чем все это произошло. Расколотая часть поручня была почти в два раза длиннее, чем подпруга Волка.

Он опустился на корточки, провел пальцем по кромке борта и лизнул его: вкус соли, смешанной с пылью, чувствовался совершенно отчетливо.

Значит меры безопасности были приняты.

Черневог ждал его на берегу, Черневог хотел ответов на вопросы. Теперь Петр убедился, что на лодке, даже случайно, никто не прятался, а тот факт, что лошади нигде не было видно, означал, что Саша давным-давно отправился вдоль берега реки.

Черневог желал, чтобы Петр как можно лучше убедился в этом. Поэтому он подошел к сломанным поручням и заглянул за борт. Там он увидел лишь водяную рябь и случайные всплески, которые, возможно, могли быть от случайно взметнувшейся рыбы.

А возможно, и нет. На корпусе лодки не было никаких царапин и сколов, которые подтверждали бы, что она врезалась в берег прямо бортом. Он очень внимательно вглядывался в окружавшее его пространство, чувствуя, как Черневог настойчиво поторапливает его, скорее с беспокойством, нежели с принуждением.

Только бы сохранить здравый рассудок, думал он. Если Саша попал в беду, и беду именно такого рода, что она закончилась сломанными поручнями, то он готов следовать за ним. Задержавшись на этой мысли, Петр пересек палубу, ухватился все за те же ивовые ветки и спрыгнул на топкую землю, где его поджидали Черневог и Волк.

— Может быть, ты знаешь, куда он отправился? — спросил он Черневога.

— Я знаю лишь направление, в котором он движется. Да и то, я уверен в этом лишь относительно.

Возможно, что Петр уже окончательно потерял остатки рассудка, возможно, что он даже и помыслить не мог о поисках Саши, когда тот явно не хотел, чтобы его нашли, а возможно, то, что он думал, о власти Черневога над Сашей, было всего лишь навеяно мыслями самого колдуна, который обманывал его. Но так или иначе, он протянул свой меч Черневогу, будто таково было его собственное желание, и сказал:

— Если ты сможешь, Змей, то используй его, а если нет…

— Оставь его у себя, если ты воздержишься от того, чтобы воспользоваться им против меня. Договорились?

— Я хочу отыскать его. Мне не понравилось то, что я там увидел. — Он взялся за поводья и оглядел на Черневога, пытаясь не задумываться над тем, что происходило с Ивешкой… И…

А есть ли у нее хоть какая-то надежда, или лишь была, и достаточно ли он любил ее, пока на это было время? Он думал и о том, что он сделал или не сделал, чтобы они все попали в такую ситуацию.

Это были не те секреты, в которые он мог позволить себе посвящать Черневога. Он не решился бы обсуждать их даже с Сашей. И теперь у него не было никакой уверенности, что посетившие его сомнения в таких сокровенных делах, исходят из его собственного сердца, а не вызваны усилиями Черневога.

Оказывается, она ждала ребенка?

Все, что он мог испытывать при этой мысли, был страх.

— Ты прав, — сказал Черневог. — Ты абсолютно прав. Я не мог даже предположить, как это могло случиться, но теперь я понял… Ты полностью уверен, что это не сашин ребенок?