Крутов принес бутылку водки, налил всем по глотку, и они сдвинули рюмки.

Панкрат слабо знал Библию, не относя себя ни к атеистам, ни к верующим, однако же кое-что помнил и некоторые ее заповеди: «Будет день – будет пища», «Не заботьтесь о завтрашнем дне», – считал иждивенческими, воспитывающими в людях паразитирующие настроения. Сам он привык жить в соответствии с заповедями деда: не заботься о дне сегодняшнем, о нем позаботились твои отец, деды и прадеды, заботься о дне завтрашнем, чтобы не прокляли тебя дети и внуки. Даже служа Отечеству в столь специфической области, как внешняя разведка, Панкрат не отступал от своих принципов и выстраивал концепцию поведения на несколько шагов вперед, что позволило ему избежать многих неприятностей и бед. После переезда в Осташков с семьей он несколько ослабил контроль за воплощением в жизнь дедовых стратегий, полагая, что основные тревоги позади. Но мир был более жесток и злопамятен, чем думалось, и Панкрату снова пришлось встать на тропу войны ради того, чтобы дети и жена спали спокойно, чтобы им ничто не угрожало.

Однако, кроме беспокойства за близких людей, Панкрат начал испытывать и щемящее чувство ненужности и нелепости происходящего. С одной стороны, идеи «Психодава» были хорошо обоснованы и, теоретически, преследовали благую цель, с другой, воплощали их в жизнь люди, которым Воробьев не слишком симпатизировал. А главное, судя по обмолвкам в беседах, а также таинственной возне с захватом некоторых политических и военных деятелей, «Психодав» занимался чем-то еще, о чем его рядовые бойцы не догадывались. Панкрат же хотел знать точно и предпринял ряд шагов, чтобы выяснить истинные цели руководства «ПД», закамуфлированные высокими идеалами сохранения Российского государства.

Прежде всего он выяснил, что Дмитрий Лысцов, командир ЛООС, после допроса был убит и похоронен на дне Москвы-реки. Вопрос – зачем его понадобилось ликвидировать? – остался открытым. После этого Панкрат дождался возвращения Родиона с очередной операции и зашел к нему в номер, не уступавший по комфортабельности его собственному. Шел уже второй час ночи, и бывший «мститель», получивший звание капитана внутренних войск и группу «Тень» в подчинение, собирался ложиться спать.

– Тебе чего, командир? – открыл он дверь, не торопясь впускать Панкрата в номер. – Отдыхай, ты вчера неплохо поработал.

Панкрат выставил вперед руку с бутылкой водки.

– Давай булькнем по рюмашке, за успешное завершение операций. Чего-то я перенервничал.

Родион, до конца не снявший с себя черный комбинезон (все тот же комплект «ниндзя-1»), подумал и отступил в сторону.

– Проходи. Извини за беспорядок. Садись там у столика, доставай рюмки, я сейчас.

Пока Родион переодевался и умывался, Панкрат откупорил бутылку «Кристалла», разлил по рюмкам, сел в кресло, разглядывая бардак в гостиной: судя по некоторым штрихам и невыветрившемуся запаху духов, здесь бывали женщины. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Кокушкин был холост, а женщин в «Психодаве» хватало, они работали практически во всех его отделах. Жили они и на базе, этажом выше.

Родион вернулся в комнату, взял рюмку, проследил за красноречивым взглядом бывшего командира, криво усмехнулся:

– Так и живем, ни в чем себе не отказываем. Ну, вздрогнули?

Они выпили, закусили бутербродами с соленым огурцом и ломтиками сала. Родион выглядел заторможенным, углубленным в какие-то размышления и практически не разговаривал, глядя прямо перед собой. Панкрат заметил его состояние и осторожно спросил:

– Что это ты такой задумчивый? Рубль потерял?

– Не надо было ее… – вздохнул Родион, очнулся, налил себе еще рюмку водки и залпом выпил, захрустел огурцом. Глаза его заблестели.

– Кого ее? – небрежно поинтересовался Панкрат.

– Жену Лысцова. Начала сопротивляться, сука, и Кремень ее…

Панкрат помрачнел.

– Значит, это твоя группа брала квартиру полковника? Зинчук мне говорил, что это задача «Тени», но не сказал, кто именно будет ее выполнять. На кой хрен вы туда полезли? Мало было самого Лысцова?

– Мало, – скривил губы Родион. – Мы должны были обыскать квартиру.

– Зачем?

– По нашим сведениям, у него были «глу…» – Родион осекся, прижал палец к губам, оглянулся. – Тсс, я ничего не говорил, ты ничего не слышал! Об этом никто не должен знать!

– Не боись, братан, я никому не скажу. Кто это тебя так напугал? Зинчук, что ли?

Лицо Кокушкина пошло пятнами, глаза заблестели еще сильней, подернулись флером легкого безумия. Пить водку ему было явно противопоказано.

– Ты не представляешь, – прошептал он, – как тут умеют развязывать языки! Даром что нет «глушаков»! Зинчук – координатор, он сам не занимается грязной работой, для этого существует тройка «святой инквизиции» под началом одного… академика. Бывший врач, доктор наук, работал в психиатрической правительственной клинике, теперь с нами. Попадешь к нему в руки – пиши пропало, расскажешь даже то, чего не делал.

Родион опрокинул в рот еще одну рюмку водки, осоловел, снова прижал палец к губам.

– Все, хорош. Хочу спать. Смотри, командир, не проговорись…

Он уронил рюмку на пол, поплелся в спальню и ничком рухнул на кровать.

Панкрат встал, подошел к нему, тронул за плечо.

– Ну и как, вы нашли у Лысцова в квартире «глушаки»?

– Нашли… один…

– А зачем они вам?

– Клуб воспитания… – невнятно ответил Родион, – будем воспитывать авторитетов…

– Каких авторитетов?

Родион не ответил. Панкрат подождал немного, покачал головой, вернулся в гостиную и вылил водку из своей рюмки в бутылку. Потом внимательно осмотрел комнату, отмечая каждую деталь, пока не нашел то, что искал, – два «жучка», вмонтированные в настольную лампу и в телефон: номер прослушивался.

Вернувшись к себе, Панкрат тщательно обыскал свои апартаменты и тоже обнаружил «клопов» прослушки. Кому-то очень хотелось знать, о чем говорят между собой рядовые бойцы и командиры боевых групп «Психодава».

Спать он лег в дурном расположении духа, хотя уснул на удивление быстро. Зато снились ему такие кошмары, что он трижды просыпался за ночь, липкий от пота, пытаясь осмыслить сновидения, тут же засыпал снова, чтобы спасаться от кого-то бегством, мчаться куда-то в странном экипаже, напоминающем подводную лодку, драться с десятком ниндзя в черных балахонах, которые пытались похитить детей Лиды, и опять просыпался с криком в горле, хватаясь за оружие под подушкой. Уже утром, когда кошмары наконец перестали сниться и Панкрат почувствовал облегчение, в номер постучали.

Он встал, умылся холодной водой, мимолетно глянув на часы: шесть с минутами, для уборщицы рановато, – и открыл дверь. Перед ним стояла юная красавица в полураспахнутом халате, открывающем тугие груди с твердыми сосками. На вид ей было лет восемнадцать, но глаза, оценивающе-циничные, с призывным блеском, слегка одурманенные сном или наркотиком, выдавали ее возраст с точностью до года: двадцать восемь. Почему-то именно эта цифра всплыла в голове ошеломленного Панкрата.