голову тринадцатого числа, которое народ обозвал пугающим «чёртова дюжина». Хотя некоторым эта «чёртова дюжина» приносит счастье и удачу. Как бы то ни было, все таят в своей душе убеждение: «Судьба играет человеком».

Что же касается Никиты Сергеевича Хрущёва и Георгия Константиновича Жукова, то месяцем, который стал для них своего рода «снежной лавиной», оказался октябрь. Именно в октябре 1957 года Хрущёв нанёс внезапный и коварный удар Жукову, превратив его из министра обороны в пенсионера, и именно в октябре, ровно через семь лет после этого события, был смещён со своего поста и сам Хрущёв, так же отправленный на пенсию. Да, оказывается, бумеранг работает безотказно во все времена и эпохи.

Прошёл Пленум ЦК. Всесильный властитель был похож на нём на загнанного волка, которого со всех сторон обложили азартные жестокие охотники и который со смертельной тоской осознает, что теперь ему уже не уйти от погони, от нацеленных на него стволов ружей. Ещё вчера гордый, заносчивый, могущественный, Хрущёв враз обмяк, слинял, растерялся и будто потерял дар речи. Каждый из тех, кто сейчас судил его, старался кольнуть побольнее, чтобы непременно кровоточили раны. Суть же главных обвинений состояла в том, что, как выяснилось, все эти десять лет он вёл страну не туда, куда надо было вести, и не так, как надлежало это делать. Тот, кого нынешние судьи ещё вчера возносили до небес, величали выдающимся деятелем коммунистического и рабочего движения, ведущим советский народ к вершинам коммунизма, в одночасье оказался, по их же словам, волюнтаристом, великим путаником в вопросах теории и таким же великим путаником в делах практических — как внутренних, так и международных.

Оказалось, что именно он, Хрущёв, и был человеком, тормозившим движение к этим самым вершинам.

И вот Никита Сергеевич косноязычно и жалко оправдывался, прежде всего, тем, что он не получил в своё время не только высшего, но даже и среднего образования: его «университетами» была церковно-приходская школа да несколько месяцев учёбы в Промышленной академии аж в 1929 году. Но раньше-то это как раз и вменялось ему в заслугу: официального-де образования у него нет, но к чему оно, коль он от самого рождения — уникальный самородок!

Место Хрущёва занял Леонид Ильич Брежнев, незамедлительно «освоивший» его кресло в Кремле. Будничное, серенькое наименование «Первый секретарь» услужливые вассалы заменили на торжественное, звучное и куда более значительное «Генеральный секретарь», как это было при Сталине.

Смещение Хрущёва было разработано и осуществлено в «лучших» традициях большевизма: тайно, исподволь, путём предварительного сговора тех, кто рвался к власти и кого «достал» до самых печёнок непредсказуемый, вздорный, фонтанирующий сомнительными идеями реформатор.

Народ, узнав об очередном перевороте, подумал о предстоявших переменах к лучшему и поначалу даже воодушевился. Что же касается высоких партийных и государственных деятелей, то они жили, естественно, ожиданием перемен не только в жизни страны, но и в своём собственном положении. Сегодняшние министры прекрасно понимали, что уже завтра их сменят другие люди, на их место, как это и происходило при всех режимах, новая власть поставит тех людей, которые уже проверены и испытаны не только в сфере служебной деятельности, но и в личных, дружеских отношениях. Только на таких людей можно будет положиться, только таким людям можно будет полностью доверять.

Не мог не думать обо всём этом и Родион Яковлевич Малиновский. Различие между ним и многими другими ответственными руководителями состояло лишь в том, что если те, другие, возможное своё смещение переживали как личную трагедию, едва ли не конец света, то Родион Яковлевич исповедовал бесшабашный постулат молодых лейтенантов, который ему всегда помогал в трудных жизненных ситуациях: «...Дальше Кушки не пошлют». Малиновский прекрасно понимал, что новые власти поспешат прежде всего выдворить из своих коридоров таких министров, как министр обороны, министр внутренних дел, председатель Комитета государственной безопасности. Хотя что касается последнего, то на этом посту, конечно же, останется Владимир Ефимович Семичастный, успешно проведший операцию по «изъятию» «курортника» Хрущёва из Сочи, где тот наслаждался отдыхом на берегу благословенного Чёрного моря. В Министерство внутренних дел же давно прочили личного друга Брежнева, Николая Анисимовича Щёлокова, они сошлись ещё в Днепропетровске и Молдавии, где были на высоких партийных постах.

«Ты тоже непременно будешь заменён, — говорил себе Малиновский. — И самый вероятный кандидат на твоё место — Гречко. На Южном фронте он командовал 18-й армией. А начальником политотдела кто у него был? Леонид Ильич Брежнев, полковник. Выходит, фронтовым цементом скреплены. Только вот какой из Гречко министр обороны...»

В один «прекрасный день» позвонил Штоляков. Он предложил проехать к нему на дачу, чтобы прогуляться по лесу, благо денёк выдался на славу. Малиновский согласился, тем более что по времени был как раз обеденный перерыв, и старые друзья отправились за город. Вскоре они были уже на лесной просеке, освещённой нежарким осенним солнцем.

— Ну, теперь-то ты убедился, Родион, какой я провидец? — начал Штоляков, прямо-таки сгорая от нетерпения. — Вспомни-ка нашу зимнюю рыбалку! Что я тебе говорил? Где ныне пребывает великий и мудрейший Никита? Где-нибудь на захудаленькой дачке. Дворец-то у него отобрали, это у нас мигом, не заржавеет! Пыльным мешком накрылся Никита! Кому первая чарка, тому и первая палка!

Родион Яковлевич устало поглядывал на друга: эту ночь он, как и предшествующую, спал плохо и беспокойно, всё думал, пока не приказал самому себе прекратить эти треклятые раздумья. Хотелось скинуть с себя всё, что навалилось в эти тревожные дни, и не касаться неприятных до тошноты тем. Но Штоляков-то примчался, видно, вовсе не для того, чтобы говорить о погоде, декламировать лирические стихи и восхищаться красотой русского леса.

— Молчишь, делаешь вид, что всё тебе до лампады? А я вот не хочу молчать и не буду, потерпи меня, подлеца. Я торжествую, да и как можно не торжествовать, когда такой пенёк с дороги сковырнули! Это, брат, победа, да ещё какая! Почище, чем ты одерживал на своих фронтах! — Дмитрий Тимофеевич и впрямь был доволен. — И я, не скрывая, горжусь, что я тоже участник этого переворота.

— А тебе не кажется, Дмитрий, что такие исторические встряски не столь уж безобидны и вряд ли способствуют прогрессу? Может, наоборот?

— Во всяком случае, хуже не будет! — заверил Штоляков. — Куда уж хуже, дальше некуда. Самое страшное в нашем государственном устройстве — это если уж самый последний дурак взгромоздится на вершину власти всерьёз и надолго. Страшно подумать, куда бы нас завёл этот Иван Сусанин! В болота непроходимые,