Розалинда также поднялась еще затемно. Она распоряжалась доставкой разнообразной снеди на площадку поблизости от арены, специально отведенную для этой цели, и была бесконечно признательна Седрику, который, с присущей ему невозмутимостью, присматривал за отправкой множества бочек с элем и вином. Понаблюдав, как отъезжают одна за другой повозки, доверху нагруженные караваями хлеба, громадными кругами сыра и корзинами фруктов, Розалинда решила, что тут она может быть спокойна: Эдит и Мод сумеют доделать эту работу и без ее присмотра. Они доставят угощения на поле, разместят их на дощатых столах и позаботятся, чтобы никто не остался обделенным.

Однако, перепоручив столь важное дело своим помощникам, Розалинда не почувствовала никакого облегчения. Получалось, что ей теперь просто нечем заняться — разве что своим нарядом. И ее сразу же обуяла жажда деятельности. По крайней мере, когда дел выше головы, не приходится без конца изводить себя мыслями об ужасных событиях, которые могут приключиться. А эти убийственные мысли терзали ее всю ночь.

Впрочем, Розалинда понимала: станет ли она искать забвения в хлопотах или в праздности — от судьбы не уйдешь. Что бы Черный Меч ни предпринял против сэра Гилберта — когда это произойдет, никто не спасет его от грозы, которая неминуемо разразится, что бы ни сказала и ни сделала она сама.

Всю ночь напролет Розалинда молилась и плакала, неустанно перебирая четки. Сколько раз вскакивала она с постели, набираясь решимости отыскать отца и все ему открыть, раз навсегда покончив с убийственной неизвестностью. Но каждый раз колебалась, не зная, чего ей больше страшиться: того, что отец расправится с Эриком, или того, что сам Эрик не простит ей, если из-за ее вмешательства он упустит шанс отомстить. Розалинда достаточно хорошо понимала: даже если он потерпит неудачу, а ее отец почему-либо пощадит его жизнь — Эрик все равно не покинет Стенвуд, пока не отомстит сэру Гилберту и не объявит ее своей женой.

Возвращаясь к себе в спальню, Розалинда неохотно признала жестокую истину: то, что произойдет сегодня, — не в ее власти. Эрик и Гилберт столкнутся. Это неизбежно. И лишь потом она должна будет искать пути к спасению, если останется что спасать. На что она могла надеяться? Если Эрик расправится с сэром Гилбертом, ему нечего ждать пощады от ее отца, а если сэр Гилберт одолеет его…

Не будучи в силах даже в мыслях примириться с любым из этих исходов, Розалинда позволила своей душе поддаться спасительному оцепенению. Почти бессознательно совершая заученные движения, она вошла в спальню, сняла рабочее платье, налила немного воды из оловянного кувшина в лохань и, встав в нее, быстро вымылась. Расчесав длинные волосы, она не стала заплетать или укладывать их вокруг головы. Поверх чистой сорочки она надела платье, ко-торое перешло к ней от матери, этот наряд доставали из сундука только в особо торжественных случаях. Ткань платья — полотно редчайшей выделки — переливалась на свету всеми оттенками темной синевы — от цвета вечернего неба до мерцающе-черного. Благодаря шнуровке из золотых и серебряных нитей платье плотно облегало стройный стан. Широкая кайма вокруг ворота была расшита таким образом, что производила впечатление великолепного ожерелья, которое полностью закрывало ее плечи. Надев узорный серебряный пояс с ключами на нем, она знала, что выглядит почти как королева.

Однако Розалинда чувствовала себя скорее рабыней, чем королевой, ибо знала, что она — впрочем, как и любая высокородная леди — только пешка в игре, которую ведут между собой мужчины. В ее отношениях с отцом, Эриком, Гилбертом, даже с Кливом — для любого из них ее желания всегда окажутся на втором месте после их собственных. Королева всего лишь пешка в монарших играх.

Стук в дверь прервал ее мрачные размышления, когда она только что успела зачесать волосы назад и закрепить их на затылке.

— Повозка ждет, миледи. Вы готовы?

— Готова, Седрик, — ответила она и вздохнула. Затем с высоко поднятой головой, горделиво выпрямив спину, шагнула к выходу ей предстояло увидеть, как ее единственный, ее любимый встретит свою судьбу.

— Как все великолепно, правда, миледи?

Пока Седрик вез ее в маленькой повозке по направлению к главному шатру, он то и дело принимался выражать свои восторги, слишком захваченный шумом, суетой и многолюдьем, чтобы заметить отсутствие отклика с ее стороны.

— Эдит и Мод прекрасно управляются с кухней. Пажам приказано глядеть в оба и следить за порядком, гае они ни окажутся. Для отца Генри и двух странствующих монахов поставлена специальная палатка, чтобы они могли оказать помощь тем, кому она понадобится. Я послал туда два бочонка воды и большой запас полотна для перевязок, — возбужденно частил Седрик. — Все оруженосцы, конечно, с лошадьми и раскладывают по местам оружие.

— А следует ждать, что кому-нибудь понадобится перевязка? — тихо спросила Розалинда.

Седрик бросил на нее быстрый взгляд, затем пожал плечами:

— В рыцарских поединках всякое бывает. Кто упал неудачно с лошади, кто копье плохо выставил… Но рукопашная схватка… — он остановился, как будто тщательно обдумывая слова. — Рукопашная схватка только игра. Лорды-предводители отрядов дружны между собой, их искусство в том и заключается, чтобы изобразить настоящее сражение, но так, чтобы не возникало серьезных опасностей для участников. Случается, конечно, что кто-нибудь слишком разгорячится и так войдет в раж, что его сразу и не остановишь. И потом, многих мужчин хлебом не корми, дай подраться. Так этих молодцов тренируют для войны. Так что если уж рукопашная началась, того и жди, что кому-нибудь пустят кровь. Но чтобы убили кого — это редко бывает, — добавил он как бы в утешение.

Для Розалинды это было слабым утешением. Когда она вышла из повозки и двинулась к помосту для зрителей, у нее дрожали колени и сосало под ложечкой. Однако не сам по себе рукопашный бой внушал ей такую тревогу. Она верила, что и Эрик, и отец достаточно искусны, чтобы защитить себя от чрезмерно горячих противников, которые могли оказаться у них на пути. Но в ходе этой игры Эрику вполне мог представиться случай, которого он так ждал, — возможность приблизиться к Гилберту.

Если бы Розалинду так не терзало беспокойство, она могла бы получить немалое удовольствие, созерцая поединки турнира. Один за другим на арену выезжали рыцари, которых сэр Эдвард считал достойными столь ценного приза, как рука его дочери.

Пришпорив скакунов, соперники устремлялись навстречу друг другу. Конский топот и крики многочисленных зрителей становились все громче, и нарастающее возбуждение толпы каждый раз достигало предела, когда противники сталкивались. Бывало, что ломалось древко копья. Как правило, рыцарь, выбитый из седла, падал на пыльную землю, самостоятельно встать на ноги он не мог — тому препятствовала либо рана, либо просто тяжесть собственных доспехов и оружия, — и тогда оруженосцы спешили оказать ему помощь. Победитель же отъезжал на исходный рубеж в конце поля в ожидании вызова от следующего соперника.

Медленно, но неуклонно число всадников на арене уменьшалось, и наконец их осталось всего двое. Превозмогая мучительную головную боль, Розалинда следила, как двое могучих рыцарей готовятся к решающему поединку. Головы обоих были спрятаны за кольчужными капюшонами и стальными шлемами, но она узнала их по развевающимся знаменам: цветами сэра Эдольфа, восседающего на могучем боевом коне гнедой масти, были синий и золотой, а у сэра Гилберта — золотой и черный. Под седлом у него был огромный черный жеребец, с которым вчера был в такой дружбе Эрик.