— Лизл? — сказал он, вглядываясь в нее в слабом свете. Он казался каким-то пришибленным, но не пьяным. — Что вы здесь делаете?

— Это я вас сюда привезла.

— Вы? Но каким образом? Я не помню. Где мы?

Она почти не расслышала его за ревом проносящегося грузовика, но смятение в его глазах сказало ей все.

— Я вас нашла в баре. Вы были...

Плечи его поникли, голова упала, почти уткнувшись в грудь подбородком.

— Знаю. Пьян. — Со стоном, вырвавшимся из глубины души, Эв упал на колени и закрыл лицо руками. — О, Лизл! Как мне стыдно. — И заплакал.

Этот жалобный плач подействовал на Лизл так, словно кто-то вырывал у нее из груди сердце. Она опустилась рядом и обняла его.

— Не надо, Эв. Не надо, пожалуйста. Вы не виноваты.

Он будто не слышал ее. Поднял голову, стал смотреть на мчащиеся мимо машины.

— Я думал, что покончил с этим. Я полностью взял под контроль свою жизнь. Я делал карьеру, я добивался успехов, я писал статью, все шло отлично.

— Ничего не изменилось, Эв. Все еще можно вернуть. Вы забудете нынешний день и начнете с того, на чем остановились.

— Нет, — возразил он, по-прежнему не глядя на нее. — Вы не понимаете. Я алкоголик. Я всегда буду алкоголиком. Я думал, все под контролем, улажено, заперто, но вижу, что на самом деле никогда себя не контролировал. Это как взведенная мина, способная взорваться в любой момент. Если я мог вот так развязать после того, как много лет все шло отлично, что будет в первый же раз, когда мне станет плохо? Разве вы не видите, Лизл? Я раб привычки! Я думал, что победил. Но нет. Я проиграл! Я всегда буду проигрывать! Лучше бы мне умереть!

— Нет, Эв! — сказала она. Его обреченный, безнадежный тон пугал ее. — Не надо так говорить! Ничего вы не развязали, вы устояли. Вы проиграли в нечестной борьбе. Вам подстроили ловушку.

Он наконец посмотрел на нее.

— Вы о чем?

— В вашем апельсиновом соке был спирт.

— Нет, — сказал он, тряся головой. — Это невозможно. Я купил его в супермаркете. Там не могло быть...

Голос его дрогнул, он пристально вгляделся в Лизл. Она хотела отвернуться, но не смогла. Она должна это выдержать, здесь и сейчас.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Знаю... — Слова застревали у нее в горле, но она крепко зажмурилась и заставила себя говорить. — Знаю, потому что сама его налила.

Вот. Все сказано. Страшная истина вышла наружу. Теперь надо держать ответ. Она открыла глаза и увидела, что Эв уставился на нее с помертвевшим лицом и открытым ртом.

— Нет, Лизл, — хрипло произнес он. — Вы не сделали... не могли этого сделать.

— Я это сделала, Эв. И мне очень стыдно. Поэтому я сейчас здесь, с вами.

— Нет, Лизл. Вы слишком порядочный человек, чтобы сделать что-то подобное. Кроме того, вы же не знали, что я алкоголик.

— Я это сделала, Эв. (Боже, бежать бы по шоссе без оглядки, только бы не произносить этих слов.) Я следила за вами, когда вы ходили на собрание в подвале Святого Иакова. Я хорошо знала, кто вы такой.

— Но как... И зачем?

— Я на прошлой неделе одалживала у вас ключи и... сделала дубликаты.

Теперь вместо изумления в глазах Эва была боль.

— Сделали дубликаты? Когда я доверил вам свои ключи? Лизл, я считал вас другом!

— Другом? — воскликнула она, внезапно охваченная желанием оправдаться. — Другом? А как же назвать того, кто обедает с деканом и уговаривает его не продвигать женщину по службе вперед него, — другом?

— Я? Обедаю с доктором Мастерсоном? Кто вам это сказал? Я никогда не обедал с Мастерсоном. Я никогда ни с кем не обедаю.

В этот жуткий момент Лизл поняла, что Эв говорит правду. Раф обманул ее.

— О Господи, нет! — простонала она.

Зачем? Зачем Раф солгал про Эва? Зачем так упорно настраивал ее против него? Она боролась с искушением рассказать Эву про Рафа, показать ему, что ее вины тут нет, что Раф вынудил ее это сделать. Но он ни к чему ее не принуждал. Он солгал ей, да дело не в этом. Даже если бы его выдумки насчет Эва были правдой, это не оправдание для отравления сока. Этому вообще нет оправдания. Что она может сказать? Черт толкнул меня под руку? Никто и ничто не толкало ее.

Теперь, глядя на Эва, она видела глубочайшую муку. Она предпочла бы злость. Безумную, сумасшедшую злость — она справилась бы с обозленным человеком. Но не с умирающим от боли. Уползти бы куда-нибудь подальше, прямо по грязи, на брюхе.

— Господи, что со мной происходит? — проговорил он.

— Разве вы не видите, Эв? — сказала она, безнадежно пытаясь найти хоть какой-нибудь проблеск света. — Вы не должны обвинять себя в том, что развязали. Если бы вас оставили в покое, если бы я не заложила бомбу в ваш холодильник, если бы вам дали возможность свободного выбора, вы бы не запили. Не вините себя. Это не ваша вина, а моя.

— Лучше б она была моей, — сказал Эв усталым и без утешным тоном.

— Нет. Не надо так говорить.

Он встал на ноги, и она поднялась вместе с ним. Он стал описывать вокруг нее кривые круги.

— Но это правда. У меня мало друзей, Лизл. В сущности, нету ни одного. Я никогда не умел их заводить в трезвом виде. В этом одна из причин моего пьянства. Но я думал, мы с вами друзья, Лизл. Ну, не настоящие, а все же хотя бы коллеги. Я думал, вы меня сколько-то уважаете, проявляете какое-то внимание. Мне никогда и не снилось, что вы можете так со мной поступить.

— И мне никогда не снилось, Эв. Мне тоже.

— Что я вам сделал, если вы меня так ненавидите?

— О, Эв, это неправда!

— Боже, какой я идиот! — сказал он. Голос его окреп. — Какой кретин! Я вам верил! Я... вас любил! Какой дурак! Дурак, Богом проклятый!

— Нет, Эв. Это я дура. Но я ваш друг. Я помогу вам опять все наладить.

— А как насчет моей работы? Как насчет моей статьи для Пало-Альто?

— А что?

— Она пропала. Стерта! Даже резервные файлы. Стерты! Это не случайность! Раз вы влезли ко мне в холодильник, значит, и коды мои отыскали. Лизл, как вы могли? Если вам так уж хотелось пробраться наверх, оттолкнули бы меня в сторону, а не подтачивали изнутри, как термит! — Он перестал кружить, снова закрыл лицо руками. Послышались сдавленные рыдания. — Как я мог так в вас ошибиться!

Лизл молча стояла, выпрямившись, застыв на месте. Работа Эва — пропала? Кто мог...

Но она уже знала. Раф. Он нашел коды Эва возле терминала в его квартире. Раф, должно быть, все стер. Зачем? С какой целью? Мог ли он хоть на секунду вообразить, что это пойдет ей на пользу?